Ким Робинсон - Аврора

За следующий час освещение сменилось с полуденной яркости на темноту, гораздо более темную, чем обычно бывала по ночам. В черном небе проявились звезды – меньше, чем было видно с корабля, но отчетливо различимые и, казалось, более крупные, чем если смотреть из космоса. Большой круг E в этом звездном небе казался темнее, чем когда-либо, – будто уголь на фоне обсидиана. А потом последняя щепка Тау Кита, в последний раз мигнув, исчезла, и они оказались в полной темноте – над ними сияли лишь звезды, среди которых висел большой черный круг.

На горизонте со всех сторон виднелась фиолетово-синяя полоса, необычно дополненная золотистым мерцанием. Это была часть атмосферы Авроры, все еще освещенная солнцем и на самом деле находящаяся далеко за горизонтом.

Ветер был еще силен. Звезды, расплываясь, мерцали в его порывах. Над восточным горизонтом столбом тусклого света, пронизанным черными полосами, тянулся Млечный Путь. Понемногу ветер стихал, а вскоре и вовсе умолк. Было ли это вызвано затмением или нет – никто не знал. Все тихо переговаривались. Одни полагали, что это имеет смысл с точки зрения термодинамики. Другие же считали простым совпадением.

В такой темноте должно было пройти около тринадцати часов. Некоторые вернулись в жилища, чтобы погреться, поесть и сделать что-нибудь полезное. Но большинство время от времени выходили посмотреть еще и ощутить отсутствие ветра. Когда, наконец, Тау Кита появилась вновь, многие встали – по их часам уже была глубокая ночь – и вышли наблюдать.

Небо на востоке теперь сияло. Хотя в месте, где находились они, было еще темно, восток уже окрасился фиолетово-синим. Вскоре там стало больше золотого, и все восточное небо приняло сначала темно-бронзовый оттенок, затем темно-зеленый, затем озарилось до того, что темно-зеленое налилось золотом и снова озарилось – теперь уже золото налилось темно-зеленым или, скорее, смесью золотого и черного, после чего замерцало, как, пожалуй, золотистая ткань в сумерках. Зрелище было диковинное, и многие разразились криками восторга, наблюдая его.

Затем буррен на восточном горизонте осветился, будто его охватил огонь, и они закричали еще громче. Казалось, огромное плато горит. Этот странный пламенный рассвет пробирался вертикально, точно золотистый занавес из света, что спешил с востока им навстречу. Вверху угольного цвета круг E подмигнул своей западной точкой – и оттуда по всей дуге ее круга тоже распространился огонь. Так Тау Кита появилась вновь, это происходило также очень медленно и растянулось более чем на два часа. После этого стало как бы светать, но небо имело странный тусклый оттенок, будто было затянуто облаками, хотя на самом деле никаких облаков не было. Постепенно оно приняло обычный ярко-синий цвет аврорского дня, и все осветилось, словно невидимые облака рассеялись и все, наконец, вернулось к обычной полуденной яркости. Только на западе в небе оставался небольшой затененный участок – опять же, будто невидимые облака отбрасывали свою тень, которой на самом деле была планета E, сместившаяся дальше на запад и затем исчезнувшая.

Так снова наступил полдень, и он должен был продлиться еще четыре дня. E предстояло провисеть это время в небе – темно-серая, она отчетливо пестрела среди облаков, а полумесяц на западе медленно толстел.

На корабле Фрея и Бадим следили в основном за изображением нашлемной камеры Юэна, которое выводилось на большой экран на кухне их квартиры. Они также занимались своими делами, но время от времени возвращались на кухню посмотреть, что происходит, и восхищенно переглядывались между собой.

– Я хочу туда спуститься! – снова воскликнула Фрея.

– И я хочу, – сказал Бадим. – Ах, боже… как бы мне хотелось, чтобы Деви была жива и могла это видеть! И не отсюда, а быть там, внизу, где Юэн. Ей бы это страсть как понравилось.

Затем вернулся ветер – мощный, с востока. Но теперь они знали, что здесь все-таки бывали безветренные часы во время затмений. И такие часы обязательно должны были наступать: в этом мире постоянно меняющегося света должны были меняться и ветры. Может, они и были всегда сильными, но раз они менялись, дуя то с моря, то с суши, даже у самого берега, то, несомненно, должны быть периоды, когда они затихали или хотя бы кружились. Люди еще только узнавали, как тут все устроено, и на это еще должно было уйти немало времени, пока же ничего нельзя было с уверенностью предсказать. Это была аэродинамика в действии, заметил Юэн: воздух, который движется вокруг планеты, всегда меняется, имеет суперчувствительность и никак не поддается моделированию.

Итак, ветер. Он вернулся и исчезать мог лишь изредка. С ним придется нелегко. Это вообще одна из трудностей жизни на Авроре.

Зато из приятного, с чем соглашались все, был пейзаж в двойном свете Тау Кита и E, особенно в начале долгого утра, и сейчас, как видели они снова, в косом свете долгого послеполуденного периода. Пожалуй, после затмения они научились смотреть по-новому. На корабле видели только то, что близко, и то, что далеко, а это среднее расстояние на Авроре, которое одни называли планетарным, а другие – просто ландшафтом, поначалу вызывало трудности: они то не могли на нем сфокусироваться, а то и даже посмотреть или осознать, что перед ними. Теперь же, когда они правильно оценивали это пространство, оно имело пьянящий эффект. Для счастья им достаточно было выйти наружу и побродить, посмотреть вокруг. Ветер был ничем в сравнении с этим.

Однажды исследовательская группа вернулась с севера сильно воодушевленной. В семнадцати километрах от места высадки, где еще тянулся более-менее прямой скалистый берег, находилось кое-что необычное – небольшая полукруглая долина, выходившая в море. Она, конечно, была видна и с корабля, и те, кто оставался на борту, напомнили об этом высадившимся. Теперь эта группа сходила на нее посмотреть и вернулась на базу, восторгаясь ее красотой.

Это был то ли старый ударный кратер, то ли след потухшего вулкана, и представлял он собой полукруглое углубление в буррене, служившем в этом месте пляжем. Разведчики назвали его Долиной Полумесяца, сообщив, что пляж был песчано-галечным и огибал лагуну. Долину рассекало устье, переходившее сначала в многорусловую, с гравийным дном реку, а потом – в несколько быстрых ручьев. И по всей долине, сказали они, везде был песок. Из космоса же казалось, будто это лесс. Но более тщательный осмотр показал, что это была смесь лесса, морского песка и речного ила. Однако называть ее почвой было, пожалуй, неверно из-за ее неорганического происхождения, зато она обладала почвенной структурой. А значит, ее можно было быстро превратить в почву.