Ким Робинсон - Аврора

Но если первый подход не будет достаточно близок к идеальному, все пойдет насмарку. Допустимое отклонение – одна стотриллионная. Диапазон траектории сужался примерно до километра – то есть, по сути, нашего собственного диаметра, – и это после двенадцати световых лет пути. Вот так изощренный удар! И очень изящный план!

Мы оставили изумленную земную цивилизацию позади – теперь мы были знамениты, может даже чересчур, и нашим людям в будущем предстояло об этом пожалеть. На Земле о нас отзывались с очевидной истерией, если не сказать сумасшествием. Нас, помимо многих других гадких определений, называли предателями человеческого стремления к звездам, разрушителями долговечности человеческого вида. Нас характеризовали трусливыми, злонамеренными, малодушными, жалкими, вероломными, расточительными, неверными, бесполезными, враждебными, бесцеремонными, неблагодарными и так далее.

Мы не позволяли этому нас отвлекать. Эта быстро удаляющаяся шумиха была для нас вторичной в сравнении с задачей обогнуть Солнце и должным образом нацелиться на Юпитер.

Мы собирались пройти мимо Солнца с перигелием в 4 352 091 километре от фотосферы. Поэтому хорошо, что мы двигались быстро и планировали пробыть в непосредственной близости от звезды всего несколько минут, – так мы не успевали нагреться слишком сильно.

Тем не менее мы не были в этом уверены. Теплозащита уже более столетия покрывала внешнюю поверхность корабля, а моделирование показывало, что все пройдет хорошо, но это было лишь моделирование. Сама действительность – вот настоящий эксперимент.

И мы подошли. Наше магнитное сопротивление почти компенсировало силу притяжения Солнца, так что нас поначалу стало тянуть в обе стороны, но мы достойно это выдержали. Наверное, это повергло бы в трепет любого человека, кто увидел бы, как мы подлетаем к горящей сфере из водорода и гелия, заполняющей половину всего пространства своим рельефным светом, – в которую так быстро превратился висевший перед нами шар. Это действительно было впечатляющее превращение. Солнце стало бурлящей плоскостью, лишь слегка выпуклой и состоящей из тысяч клеточек горящего газа, отбрасывающего во все стороны пламя круговыми движениями, которые порождали вихри и позволяли заглянуть в сравнительно более темные углубления – знаменитые солнечные пятна, каждое из которых было достаточно крупным, чтобы поглотить всю Землю.

Мы подошли к самому перигелию – это было облегчением, но отсюда казалось, что корона могла сорваться и отбросить нас подальше от Солнца. Наружная температура корабля возросла до 1100 градусов Цельсия – кое-где мы даже накалились. К счастью, усиленное нами покрытие биомов справлялось превосходно, и ни людей, ни животных этот жар не достиг. Куда хуже, как и ожидалось, на них действовало сочетание нагрузок от нашего торможения и приливных сил, вызванных изменением направления; вместе они давали порядка 10 g – как мы и рассчитывали и надеялись не превысить эту величину. И как бы хорошо все ни шло, было и тяжело – всем нам. Держались мы достойно, но животные попа́дали на землю, многие со сломанными костями, а гибернавтов крепко прижало к их матрацам. Интересно было бы узнать, проявилось ли это внезапное давление в их снах, физически или эмоционально – например, во сне они могли лежать и стонать или вдруг обнаружить себя зажатыми в принтерах, сдавленными чем-нибудь тяжелым… Их замедленный обмен веществ, пожалуй, мешал сопротивлению этим нагрузкам: они не могли собраться с духом перед этим испытанием, и хотя в чем-то эта неспособность и могла оказаться полезной, в остальном она представляла явную опасность.

Огненная сфера под нами занимала целых тридцать процентов видимого пространства. Оно пылало. Спикулы пламени извивались и плясали, корона вытягивалась дугой, словно пыталась нас облизнуть, тут и там виднелись солнечные пятна. Наш магнитный парашют теперь давил на генераторное отделение с такой силой, что мы искренне порадовались, что прикрепили его к корме стержня с помощью подвижных тросов, потому что те теперь растянулись почти до предела, а тормозили мы довольно стремительно. Затем мы включили тормозные ракеты, чтобы его усилить еще, и 10 g очень быстро выросли до 14 g. Наши элементы скрипели и хрустели, стыки трещали, а внутри каждого помещения каждого биома все раскалывалось и ломалось – казалось, будто корабль вот-вот развалится на части. Но на самом деле это было не так. Мы держались стойко и выдерживали напряжение.

Гибернавты тем временем продолжали спать, но пятнадцать человек сразу погибло. С учетом обстоятельств, они показывали впечатляющую выживаемость. Животные очень выносливы, и люди в том числе. Что и говорить, если они сумели эволюционировать вопреки многим препятствиям. И все же было пятнадцать погибших: Абанг, Чула, Кат, Фрэнк, Гугун, Хэцун, Киби, Лонг, Мег, Нилуфар, Нуша, Омид, Рахим, Шейди, Вашти. А также многие из находившихся на борту зверей. Это было своего рода испытание давлением, и довольно мучительное. Ничего тут не поделаешь. Шансом нужно было воспользоваться. И все же – жаль. Горькое происшествие. Много людей, много животных.

Мы вышли из маневра и нацелились на Юпитер. Несмотря на потери, это принесло большое облегчение. Важный успех. Мы быстро остыли – при этом снова раздавались потрескивания, но теперь в основном на наружных поверхностях. Но мы пережили проход Солнца, сбросили существенную часть своей скорости и, обогнув его, двинулись в сторону Юпитера. Все как мы рассчитывали.

Когда мы направились к Юпитеру, сообщения с Земли и других поселений, рассеянных по Солнечной системе, по-прежнему касались нас, но содержали разве что, как говорится, пустую болтовню. Нас называли звездолетом, который вернулся. Очевидно, это был необыкновенный, исключительный случай, первый за всю историю. Мы поняли, что всего за три столетия после нашего отбытия было отправлено где-то между десятью и двадцатью звездолетами плюс еще несколько до нас – мы оказались не первыми. Это было редкостью, дорого стоило и не приносило доходов – это расценивалось как щедрые жесты, подарки, философские высказывания. От некоторых звездолетов не было вестей уже несколько десятилетий, тогда как другие продолжали присылать сообщения издалека. Некоторые, похоже, вращались по орбитам своих целевых звезд, но у нас сложилось впечатление, что они мало продвинулись в заселении своих планет, если продвинулись вообще. Знакомая история. Но не наша. Мы – вернулись.

Поэтому наше возвращение выглядело противоречивым, а реакции на него охватывали весь спектр человеческих эмоций: от презрения до радости и от полного непонимания до озарения, которого не постигли даже мы сами.