Вадим Чернышев - Брешь [СИ]

— Да, предположил, — вспомнил я.

— А я говорю о конкретных вещах, а не о догадках. Думаешь то, что происходит сейчас с нашим сознанием, например на Глотии, приемлемо для нашего высшего мира? То есть ты хочешь сказать, что та грязь морального разложения, в которой мы каждый день купаемся, приведет нас к Свету? Лоран, Посланник сказал, чтобы ты к себе прислушался. Может так и сделаешь?

— А как же свобода выбора? Учение не признает насилия и навязывания чужого образа жизни. Как этот парадокс удается обходить Легиону?

— Они не навязывают, они защищаются. Дело в том, что гниль нашего духовного упадка стала доходить и до их планетарных систем. Ужаснувшись такому контакту, они попросту принимают меры для спасения своего мира. Легион не грабит, не берет пленных, не порабощает. Он чистит сознание, одного мира за другим. Это санитары нашей вселенной, волна, смывающая грязь порока. Разве не о таком говорится во всех наших пророчествах? — Торн давил меня аргументами. Я понимал его правоту, понимал, что наше общество без помощи извне не способно выбраться из своего мрачного бытия. Но почему тогда на защиту галактики встали все? Неужели все наши правительства настолько затряслись от страха потерять власть, что готовы были жертвовать людьми в войне, которую никогда не выиграют?

— Торн, мне надо подумать, — я посмотрел на моего друга. — Я смогу с тобой потом связаться или это невозможно?

— Я знал, что ты так скажешь, и очень надеюсь, что думать много не придется. На счет связи не знаю. Не назову мой завтрашний поступок экспромтом, но я понятия не имею, что и как будет со мной в будущем. Одно меня радует — я не буду больше служить этой системе, говорил же, что это ненадолго, — он улыбнулся опять.

Я проводил его к челноку, мы попрощались, как будто расставались навсегда. Такого смятения в душе я не испытывал никогда.

Чтобы взять себя в руки и успокоиться, я решил связаться с Глотией и поговорить с Тилией. В одном Торн был прав на сто процентов, не стоило ей оставаться одной в гарнизоне. Я хотел, чтобы она переехала на время к моим родителям. Все-таки в окружении родных ей было безопасней, а мне спокойней.

Сеанс связи был устойчивым, и я отчетливо видел, что Тилия была не только напугана, но и сильно расстроена. Она невпопад рассказывала о происходящем вокруг гарнизона, стараясь подбирать каждое слово. Военная цензура постоянно прослушивала все разговоры и запросто могла отключить связь, если бы ей что-то не понравилось. Я понимал, что мне хотят что-то сказать, но никак не мог понять, что именно. Я заговорил об идее переезда домой, как вдруг Тилия выпалила скороговоркой, что мой отец арестован. Связь сразу прервалась. На мониторе появилась надпись о технических неполадках. Я сидел перед пустым экраном, как в воду опущенный. Сегодняшний день был явно переломным, но ведь не обязательно было ломать все и сразу.

Через час мой рапорт с просьбой о побывке лежал на столе командира звездолета. Я рассказал всю правду о происходящем дома и настаивал на немедленной отправке меня на Родину дежурным транспортом. Согласовав с конфедератами мою просьбу, я неожиданно для себя получил разрешение. Сутки полета до Глотии тянулись дольше вечности. Ужасные мысли не давали спать. Сотни планов, как спасти отца, крутились в голове.

Глотия встретила меня тысячами унылых, изможденных тревогами лиц. Казалось, люди ничего перед собой не видели. Не спасал даже алкоголь. Ужасная бедность вошла в каждый дом. Безысходность дышала каждому в затылок. Изредка пролетавшие на большой скорости кортежи Тварей создавали мрачный контраст. Дома меня встретила мать и Тилия. Она все-таки переехала к нам, чтобы поддержать родных в трудную минуту. Родители Тилии к переезду отнеслись с пониманием и предложили свой кров в случае осложнений.

— Где отец? — спросил я прямо с порога.

— В центральном отделении Министерства внутренней политики. Сейчас его допрашивают. Каилуса обвинили в измене и инкриминируют организацию переворота, — сказала мама.

— Кто курирует его дело? — нервничал я.

— Тварь по имени Яскан Дорш.

Я взял такси и помчался в Министерство. Яскан был человеком лет тридцати. Его отец, Фускан Дорш, занимал высокий пост в Бюро генетических реформ и, конечно же, обеспечил своему отпрыску быстрое продвижение по службе. Образование ему нарисовали уже после получения должности, так что о профессионализме этого существа говорить не приходилось. Я вошел в кабинет служителя закона и увидел молодого полковника, вольготно раскинувшегося в своем шикарном кресле. Мебель и настенное убранство кабинета могло бы обеспечить безбедную жизнь не одному поколению глотианцев в нашем городе. После того как я представился, чванливое выражение лица «перспективного» гаранта справедливости сменилось на кислую мину.

— Чем могу помочь? — устало сказал Дорш.

— За что арестован мой отец? Меня интересует неофициальная версия, — совершенно спокойно спросил я.

— А ты не знаешь, командир? — акцент, манера разговаривать и неспособность отличать армейские звания, говорили о том, что мой собеседник родился на северо-западных рудниках, в семье Твари, и школьные знания его голову обошли стороной.

— Может, пояснишь? — ответил я в той же манере.

Глаза «хозяина ситуации» округлились. Привыкший к тотальному раболепию, такого тона он явно не ожидал.

— Для тебя, «поясните», понял? — попытался он на меня наехать.

— Это ты, наверно, не понял. Я офицер звездного флота, у меня другая юрисдикция. К тому же, я вхожу в группировку союзных войск, стоящую на дежурстве. А так как мы находимся в состоянии наивысшей боевой готовности, то по закону военного времени я могу тебя сейчас запросто пристрелить, и мне за это ничего не будет, — я потянулся за распылителем.

— Вы что, шуток не понимаете? — заикающимся голосом пропищал полковник и с полными ужаса глазами вжался в кресло.

— У тебя есть пять минут, чтобы пояснить мне, кто заказал этот арест, и что должно случиться с отцом дальше. Время пошло, — видимо, лицо мое было перекошено добротой и человеколюбием, потому что объяснения не заставили себя долго ждать.

— Мне приказал так сделать мой батя. Не догоняю зачем, лично я против твоего старика ничего не имею. Сам понимаешь, сейчас по-другому никак. Или ты делаешь, что говорят, и не думаешь или завтра сам на нары. Клянусь, в натуре! — видимо, когда чиновник нервничал, его сущность брала верх, и все лезло наружу бесконечным зловонным потоком. Руки полковника жестикулировали, как у торговца на рынке.

— Освободить сможешь? — осмелел я.

— Нет, зуб даю. Но послезавтра на пересылке могу побег сварганить, только это между нами, — зашептал он.