Ирина Ломакина - На Краю

— И еще, — Иван достал из кармана и отдал воеводе «Кольт». Тот взвесил пистолет на руке, проверил обойму, понюхал и хмыкнул:

— Давненько из него не стреляли.

Он передернул затвор и направил на меня ствол. Я не дрогнул. Воевода ухмыльнулся в усы, поставил «Кольт» на предохранитель и спрятал за пазуху.

— Итак, — начал он почти добродушно. — Как тебя зовут?

— Алексей.

— Хм. Русский, значит. Ладно. А теперь скажи, Алексей, где твоя небесная лодка?

— Ее здесь нет. Она улетела, — ответил я чистую правду, и съежился, ожидая удара. К этому моменту почти все, кто болтался по двору, подтянулись к лавочке и окружили нас, а двое парней приблизились и встали за моей спиной — с понятными намерениями. Но приказа бить не последовало. Добрыня усмехнулся:

— Но она должна вернуться за тобой, правда?

Я покачал головой.

— Она не вернется. Меня здесь бросили.

— Ты врешь, — нахмурился Добрыня. — И врешь неумело. Я бы тебе поверил, приди ты сразу в деревню, но ты туда явно не собирался. И ночевал ты в лесу. От тебя костром разит за версту. Выходит, никто тебя не бросал. Ты что-то здесь искал, а лодку спрятал. Или вы договорились о месте встречи. Где лодка?

— Не знаю, — упрямо повторил я.

— Тогда где тебя должны подобрать?

— Нигде! — почти крикнул я. — Нигде! Меня вышвырнули прочь! Предали!

— Зачем же ты шел на юг? Почему не пришел в деревню?

Я открыл рот и сразу же закрыл. Сказать о «Птахе» — подвергнуть опасности звездолет. Нужно было придумать что-то другое.

— Я боялся, — пробормотал я. — Я слышал, чужаков здесь убивают.

— Врешь, — оборвал меня Добрыня и приказал. — Давай, Санек.

Один из парней, стоявших сзади, подхватил меня под локти, а второй размахнулся и врезал мне кулаком в живот: раз, другой, третий. Я задохнулся и повис на чужих руках. Меня опустили на колени и подождали, пока я отдышусь. Потом снова вздернули вверх.

— Где лодка? Говори!

— Не знаю!

Удар, на этот раз по лицу. Меня не успели придержать и я упал. Повернулся так, чтобы хоть немного прикрыть уязвимые места, но бить лежачего не стали. Добрыня жестом приказал: «Поднимите». Меня опять схватили за локти. Связанные руки затекли, под глазом наливался синяк.

— Где лодка? Где вы договорились встретиться?

Я молчал. Повторять «не знаю» казалось глупым, но ничего более убедительного в голову не приходило.

— Вот как? — Воевода нехорошо усмехнулся. — Ты рискуешь, парень. Мы ведь можем и по-другому с тобой поговорить.

Я сглотнул слюну с привкусом крови. Должно быть, прикусил губу.

— Я правда не знаю, — сказал я тихо. — Мой напарник… он выкинул меня из шлюпки и улетел. Сбежал.

— Как же так вышло, а?

— Долгая история… — Я пошевелил руками. Это получилось с трудом. Хотелось сесть. — Развяжите мне руки, и я все расскажу.

Добрыня долго разглядывал меня. Я ждал.

— Развяжите его, — наконец принял решение воевода.

— И дайте попить, — попросил я.

Добрыня кивнул, и один из стоящих рядом парней исчез и вернулся с полным ковшиком ледяной воды. Я взял его и чуть не уронил. Руки не слушались, но я все же сделал несколько глотков и смочил водой горящую скулу. Болели ребра, куда пришлись удары, ныли затекшие руки. Но это не мешало мне размышлять. Рассказать им все? А почему бы и нет. Я не совершал ничего противозаконного, никого здесь не убил и не собирался. Главное, про «Птаху» не сболтнуть. Но если мне не поверят… Я мысленно застонал от бессилия. Никакими хитрыми приемами блокировки боли я не владел, и сопротивляться давлению меня, в отличие от настоящих агентов СБС, не учили. Если Добрыня прикажет нажать на меня посильнее, может статься, что выбора у меня не будет.

Я тряхнул головой, и движение тут же отозвалось болью в затылке. Думать заранее о таких вещах бесполезно. Нельзя до срока решить, трус из тебя вылезет или герой. В собственном геройстве я сомневался. Упрямства хватало, это да. Но не факт, что одного упрямства окажется достаточно.

— Ну, говори! — потребовал Добрыня.

— Прямо здесь? — Я оглянулся на толпу внимательных слушателей.

— А что тебе не так? Рассказывай, не тяни.

— Мы прилетели сюда на шлюпке. Маленькой небесной лодке, — пояснил я. Добрыня кивнул. — Наш корабль остался на орбите. Там, над планетой, — я показал на темнеющее небо. — У нас было задание — найти одного человека.

— И кого же? — Добрыня подался вперед. — Местного?

— Нет, чужака. Один человек оттуда сбежал сюда.

— И что было дальше?

— Мы наблюдали, сверху. И нашли его. Засекли. Оставалось забрать. Мы сели недалеко от деревни — там дальше, к северу, откуда я пришел. Я отправился за ним… за тем человеком. Но оказалось, что у моего напарника другие планы. Он выкинул мне мешок с продуктами и улетел, не сказав мне ни слова.

— Куда же он подался?

— Не знаю. Но у него были причины сбежать. Эти поиски… Нас заставили их вести. Так уж вышло.

— А большой корабль? — Добрыня сразу выхватил главное. — Он не прилетит за тобой?

— Нет. Мощности моего экрана… той штуки, что он разбил, — я с ненавистью взглянул на Ивана. — В общем, с него нельзя послать сигнал на орбиту. Я понимал, что погибну в лесу, что мне нужно идти к людям, но про вас ходят такие слухи… Вы уничтожаете всех. Я не мог решиться и шел хоть куда-нибудь.

— Все равно это выглядит подозрительно, — не поверил Добрыня. — От какой деревни, говоришь, ты шел?

— Я не знаю, как она у вас называется.

— Принесите карту! — приказал Добрыня.

Карту принесли, она оказалась рисованной, но вполне разборчивой. Я припомнил наши снимки, жалея, что под рукой нет экрана.

— Это Ключи, — показал Добрыня. — Откуда ты шел?

— Кажется, отсюда, — я ткнул пальцем в точку на карте.

— Ничего себе, — встрял Иван. — Тридцать с лишним верст куда глаза глядят? Я ему не верю, воевода. Что-то тут нечисто.

— Ты прав, — Добрыня забрал у меня карту, взглянул коротко, исподлобья. И кивнул ребятам. — Разденьте его!

— Нет! — Я попытался сопротивляться. Мне было плевать на холод, я боялся того, что будет дальше. Но успеха мои усилия не принесли: меня скрутили, повалили на землю и принялись стаскивать куртку. Добрыня тем временем достал из кармана нож и задумчиво провел пальцем по лезвию.

С меня сняли рубашку и поставили перед ним на колени, придерживая за плечи.

— Куда ты шел? — спросил он.

— Никуда.

Воевода загнал меня в ловушку. Я не мог сказать правду, но и другого, более правдоподобного объяснения не сочинялось.

Добрыня поднял нож и чиркнул мне по груди. Я вскрикнул от боли. Из пореза потекла кровь.

— Куда ты шел?

Молчание. И новое движение ножом, на этот раз медленное, с постепенным усилением давления. Я стиснул зубы, но стон сдержать не получилось. Добрыня усмехнулся. На его лице отчетливо читалось: «Слабак». Он знал, что может меня сломать, и я тоже знал это. И все-таки молчал. Упрямство. Это все, что у меня оставалось.