Unknown - Венок Альянса (СИ)

Виргиния подошла к пульту, развернула во всю ширину комнаты трёхмерную голографическую карту сектора. Их корабли яркими точками светились на орбите Арнассии, как два искусственных спутника. Тёмно-багровым светились места сражений, красным – подконтрольные теперь зенерам колонии арнассиан.

– Жаль, выживших очевидцев осталось очень мало. Непросто будет сейчас восстановить их тактику… У меня родилось предположение, что они… первым налётом с внезапным отступлением они заманивают в нужное место дополнительные силы противника, после чего открывают зоны перехода в непосредственной близости от них или даже между ними, отрезая их друг от друга, глушат их связь… У арнассиан есть существенный минус перед ними в невладении технологией гиперпереходов, но мы можем несколько сравнять это неравенство… Пока, судя по имеющимся сведеньям, меньше всего их сил возле этой колонии, Ранаса. Но мне не кажется правильным делать нашей целью именно её. Думаю, стоит бросить силы на эту, более дальнюю и более укреплённую. Её потеря деморализует их, кроме того, тоже заставит разделиться… Правда, и нам придётся вести сражение на два фронта…

Высадку было решено производить, раз уж всё так серьёзно, полным составом – и лорканского, и рейнджерского экипажей. По настоянию Андреса, выведен был, разумеется, связанным и под строгим конвоем, и Виктор. Риска в этом не усматривалось – во-первых, сложновато было б куда-то сбежать с висящего неведомо где в космосе астероидного образования, во-вторых – как раз оставаясь единственным на корабле, учинить диверсию легче.

Интересно было смотреть на то, как различалось поведение лорканцев. Жреческая их часть встала торжественным полукругом, громкими славословиями на родном языке воспевая своего бога. Никто не обратил на сей раз внимания на их шумность, никто даже не усмехнулся. Каждый восхваляет своего бога так, как умеет, как испытывает потребность.

Генерал Аламаэрта был, напротив, серьёзен и молчалив. Ли подумалось, что выглядит он так, словно стоит сейчас перед самым высоким начальством, таким, которое действительно уважает. Его подчинённые, робкой нестройной кучкой столпившиеся чуть позади него, были похожи на детей, внезапно увидевших чудо, о котором много слышали и которое, наверное, разве что мечтали увидеть – с той отчаянностью, с которой мечтают, чувствуя, что детство скоро кончится, а с ним придёт конец и мечтам.

Ромм опустился наземь рядом с фигурной каменной грядой, увенчанной небольшим ажурным сооружением совершенно непостижимого назначения - то ли архитектурная модель, то ли некий религиозный символ, бережно пробежался пальцами по острым граням. Харроу подумал невольно, что такого детски восторженного лица у Ромма он даже представить себе не смог бы. Обычно эта физиономия светилась самоуверенностью и ехидством.

– Невероятно… Это ведь гробница ушедших цивилизаций? Сколько же их… Последних следов тех, кого нет уже тысячи, миллионы лет…

– Думаешь о том, не прихватить ли какой-нибудь раритетик? Навариться солидно можно…

– Иди ты к чёрту, а… - Ромм даже не оглянулся, зачарованно пересыпая между пальцами золотистый песок, - вы вообще способны осмыслить? Вот это - прах истории… самый натуральный. Лет всего через 40-50 большинство из нас начнёт процесс превращения в горстку праха, это естественно и понятно. Ещё через 100, 200 или тысячу лет рассыпятся наши любимые вещи, наши дома и машины - ну, это у чего какой срок… Но попробуй представить, что однажды прекратят существование, станут пылью, затихающим эхом цивилизации, планеты, светила… Кажется, уж что-то должно быть вечным.

– Ну в моём понимании тысяча - уже вечность. Я-то явно столько не проживу. И для меня слышать, что кто-то там вымер триллион лет назад - это просто слова. Верю, конечно, но в своей голове уложить это не способен. И вообще, к чему такая торжественность? Наверняка были такие же придурки, как и ныне живущие. Что за мания, что смерть непременно даёт чему угодно ореол святости? Само то, что они разместили здесь некую памятку о себе - та же гордыня. Вот, дескать, мы жили. Да кому сейчас какая разница? Единицы из людей способны оставить по себе действительно добрый и ценный след. И единицы из рас стоят того, чтоб их помнили последующие.

– А ты чего молчишь, Блескотт? О чём думаешь?

– О чём я могу думать? О том, что курить очень хочется… И о Наталье.

– Слушай, а может, плюнешь на всё и вернёшься? Ну подумаешь, так-разэтак… Ну случилось так, что теперь? Вы оба взрослые люди, способны не нарожать генетических уродцев, а больше-то о чём волноваться?

– Ты в своём уме вообще?

– Слушай, ну ты посмотри вокруг! Всё это - свидетельства тысяч миров, от которых сейчас только тень памяти осталась. Какое тут имеет значение, что кто-то спит со своей сестрой? Паршивые сто лет - и никто не вспомнит вообще, что это было! Половина жизни прошла, осталось-то не так много…

Виктор покачнулся, лицо его посерело.

– Ему плохо? – инстинкт медика тут же вывел Далву из восторженного созерцания мерцающих переливов воздуха, облаков вверху, песка под ногами. Андрес приготовился подхватить его, но арестованный устоял, только связанными руками схватился за воротник рубашки.

– Я не чувствую… не чувствую… Быть может, мне следовало бы… умереть в этом месте…

– Ишь чего захотел, - пробормотал стоящий рядом Гарриетт, - и оставить нам удовольствие как-то объяснять твою в пути внезапную кончину? Нет уж, приятель, тебе придётся отвечать. Святое место – не лаз, через который ты можешь сбежать от правосудия.

– Вот тут ты прав, - проговорил Виктор совсем тихо, - именно об этом говорит это место… О необходимости отвечать, о необходимости жить и нести этот груз до того места, где сможешь его снять. Я подумал, что это место, являясь гробницей цивилизации, обелиском навсегда ушедшему… могло б принять и меня, потому что я тоже памятник навсегда ушедшему. Но оно не примет меня. И бог знает почему. Я должен жить, чтобы постичь это. Почему сейчас смерть коснулась меня, заглянула мне в лицо – и ушла прочь, оставив меня. Быть может, ей стала противна моя гордыня, мой… Мой бездуховный взгляд… на всё, и тяжесть, что есть у меня на сердце. Правда, я не знал до недавнего времени, что на нём есть тяжесть…

Алан ступал по серебристому песку медленно, рассеянно – он не вполне осознавал, что не спит сейчас, так похоже было это место, наполненное сиянием и неразличимыми шёпотами, на его сны.

Андо, еле передвигая подкашивающиеся ноги, ступил на мерцающую опору, что представлял из себя Колодец Вечности. Его мысли были, как ни странно, абсолютно упорядочены, всё существо телепата охватило некое спокойствие, обречённое умиротворение. Парень смотрел вверх, на переливающееся небо, если это можно было назвать небом, на мерцающие огоньки маленьких звёздочек.