Unknown - Венок Альянса (СИ)

– Это, по-твоему, было тихим?

– А тебя это травмировало?

– Если благодать высших сил, живущая в этом месте, решила проявиться через Андо, то ей, конечно, виднее… Мы понять эту логику не в состоянии. Но если в этом был какой-то знак для нас, то мы должны будем его понять.

– Как-то это грустно, - молвила Раула, - когда бог что-то хочет дать нам понять, а мы не понимаем этого. Почему б ему не выражаться тогда попроще?

– Воля Наисветлейшего, - произнёс младший из жреческой части лорканцев, воздев руки в традиционном молитвенном жесте, - бывает непостижима, нашему слабому смертному уму приходится всю жизнь идти к её постижению. Иногда наше греховное, извращённое восприятие уводит нас далеко от божественного понимания. Поэтому Наисветлейший посылает к нам божественных учителей, чтобы они, говоря на нашем языке, доносили для нас слово его. Но может быть, сейчас, в нашей греховности и гордыне, мы все так отдалились от пути Наисветлейшего, что уже мало явить нам учителя из нашей среды, дабы не позволять нам… и дальше замыкаться в нашем невежестве. Мы забыли об истинном смирении, мы должны снова стать смиренными, осознав, что если Наисветлейший предпочёл иномирца, чтобы явить перед нами свою силу – значит, все мы крепко виновны перед ним. Та земная девушка говорила, что мы смыслим в праведности не больше птицы, несущей яйца, и теперь я вижу, что она была права. И хотя душа моя жаждет сейчас откровений и наставлений, я счёл бы недопустимой дерзостью подходить к Просветлённому самому.

– Я думаю, это не вина, - проговорил Гарриетт, - это явление не для устрашения, не для подавления… Это явление скорее божественной любви. На Земле один проповедник, что жил неподалёку от нас, всегда говорил, что люди совсем неверно понимают желания бога. Бог не хотел бы пугать нас или всё время чего-то требовать от нас, бог хотел бы поделиться с нами любовью, поделиться тем, как ему хорошо от того, что мы у него есть, и хотел бы, чтоб осознание его существования делало нас не скованными и боящимися, а счастливыми, как и он сам. «Бог хотел бы сказать вам: чего вы паритесь?» - так он говорил.

– Он был со своими трактовками, должно быть, не слишком популярен? – улыбнулась Далва.

– Пожалуй… Людям как-то приятнее видеть в боге надсмотрщика, чем доброго друга. Это, по мнению того проповедника, и огорчало бога больше всего. Именно в этом и есть суть факта, что люди отвернулись от бога, а не в том, исполняют ли они заповеди или даже часто ли они молятся.

Алан не сразу заметил, войдя в каюту, что он в ней не один. Андо сидел, не зажигая света, на кровати, тихо, неподвижно.

– Андо… Я не знаю, наверное, правильнее вообще сейчас не заводить разговора о том, что там произошло, думаю, тебе и так слишком многие жаждут задать множество вопросов… Я просто поблагодарю тебя… Хотя, слова благодарность тут становится мало. Те удивительные перемены, которые я ощущаю в себе… Порой мне кажется, что я всё ещё сплю. Что это сон, разве что в нём нет этого мерцания и я чувствую своё тело… Это удивительно, чувствовать его… так. Словно я собрался, полностью, воссоединился, без швов. Прежде… вот это, что было во мне, равномерно пронизывало меня всего, разбивая на множество частей, и иногда у меня было ощущение, что это только оно держит меня целым, как некая вязкая смола, что… Это было в моих снах, Виргиния слышала это… Что никому я не нужен больше, что никто не удержит меня больше. Теперь я знаю, что… я чувствую себя. Полностью.

Андо поднял голову. Его взгляд был все таким же, как там, внизу, полным печали и тоски.

– Я рад, что тебе лучше. Однако, это не всё, ещё какое-то время тебе потребуется на то, чтобы привыкнуть к этому новому тебе. Но ты справишься, я верю. А ты скучаешь по Виргинии? Ты часто говоришь о ней.

– Я хотел сказать, Андо, - мальчик несмело шагнул ближе, - что меньше всего хотел бы… доставлять тебе какое-то беспокойство сейчас. То, что я видел там, что слышал, что чувствовал… Дало мне понять, что с тобой, в тебе происходит сейчас нечто непростое для тебя, нечто выше моего понимания. И видя твою печаль и ничего так не желая, как унять её как-то, поддержать, помочь… Я понимаю, что я – едва ли могу. Проще говоря, что лучше б было оставить тебя в покое, наверное. Знаешь, иногда исцелённые сразу покидают своего целителя не потому, что не чувствуют благодарности или слишком опоены сотворённым для них чудом, а потому, что не смеют больше отнимать время, не смеют навязываться, понимают, что целителю нужно восстановить силы, побыть в тишине. Но я не знаю, Андо. Как никогда прежде, я совсем не знаю, как поступить. Я телепат, но то, что мне, хотя бы отчасти, доступны твои мысли, не делает для меня проще, остаться или уйти. Я знаю, что больше нет необходимости в том, чтоб ты сторожил меня ночами, это свобода для тебя… Но я не хочу, чтоб ты воспринял этот шаг как неблагодарность. Хотя может быть, ты и не воспримешь так… - он помолчал, подбирая слова. Может быть, в этом и нет особой нужды, Андо, с его силой, может увидеть в нём любую мысль на стадии зарождения… Только вот поймёт ли что-то, в том хаосе, что сейчас внутри творится? – Виргиния… о да, я не могу не думать. Я… не знаю, как следует об этом говорить, и у меня совсем нет опыта… говорения о том, что я чувствую. Если это не из области болезни, о чём говорить меня всё же научили врачи. Виргиния, можно сказать… была первым человеком, которого я увидел. То есть, ты понимаешь, я и до этого видел людей, и видел их вроде бы не как неживых кукол или некие схемы, я слышал их мысли, я понимал, насколько они разные, насколько живые… Но я не мог… сквозь пелену того, что всю жизнь отделяло меня от мира, почувствовать их. То, что тогда происходило во мне, было слишком похоже на то, что происходит у нормальных людей. Когда я чувствовал это в них, словно читал книгу о неведомом мире рядом с собой… Как они дружат, испытывают симпатию, влюбляются… Тогда мне показалось, что, по крайней мере… могу представить, как это бывает. Виргиния пробила эту пелену, не сняла, конечно, как это сделал ты… Она пробила в ней трещину, и я ощутил жизнь, что была от меня скрыта. Я был мрачноват в восприятии людей всю свою жизнь, я теперь понимаю, что, наверное, они воспринимали мои слова, моё поведение очень грубым, резким, словно я отталкивал их, едва они ко мне приближались, что я издевался над ними, потому что они и представить себе не могли, как живу, что чувствую я… С ней я стал меньше думать об этом. С ней я, бывало, смеялся… По-настоящему смеялся. Она прогоняла это, хотя бы ненадолго.

Андо улыбнулся, перемещаясь на край кровати и подтягивая к груди ноги.

– Ты считаешь, что способен доставить мне беспокойство? Да, я… некоторым образом меняюсь, наверное, и так можно сказать. Но то, что ты видел внизу – не есть результат этих изменений. Я был таким всегда. И я искренне надеюсь, что тебя это не напугало. Я никого не хотел напугать. Впрочем, говоря честно и открыто, я даже не задумывался о том, что выгляжу странно. Это ведь всегда я, сложно отследить перемены внешние, когда внутри ты не меняешься. И если ты хочешь – можешь остаться, если хочешь – я могу показать тебе их ещё раз. Виргиния… Ты хочешь найти её, потому что благодарен ей? Потому что считаешь, что многим обязан? Или потому, что ты влюблён в нее, Алан?