Unknown - Венок Альянса (СИ)

– Это ужасно, мой господин. Почему же никто ничего не делает, почему никто не знает об этом гнусном заговоре?

– Потому что страх и подлость правят нынче на Центавре… Слушай, девушка. Я не верю, что Центавр можно спасти. Эта бомба не одна, их около пятидесяти, как я слышал… и половина из них – в глубоких шахтах, что достают почти до ядра… Те бомбы, что на поверхности, нужны были им для устрашения. Те, что глубоко – сотрут нашу планету с карты галактики. Я не могу даже верить в то, что, отключи мы эту бомбу, хотя бы этот город выжил бы… Я не стану её отключать. Эти люди были добры ко мне, и я хочу быстрой, лёгкой смерти для них. Растаять в огне – лучше, чем чувствовать, как под тобой раскалывается земля, как на тебя падают камни разрушающихся домов… Бери своего брата и кого ещё сможешь спасти, и бегите с Центавра. Я дам вам денег. В наших колониях, где ещё уцелеют центавриане, спой поучительные песни о том, что бывает, когда забываешь о чести и мужестве.

Дэвид обомлел. Поучить сразу столько информации… он и надеяться не смел. И ведь ничего, в общем-то, и не пришлось делать, он рассказывает сам…

– Но кто они, мой господин? Откуда они, за что они так с нами? Разве у нас нет армии, которая могла бы изгнать врага?

– Слуги тьмы, оставшиеся с великой войны… в той великой войне облечённые властью безумцы призвали тьму на нашу землю. Они думали, что смогут держать эту силу в своей руке, и грозить ею мирам. Но сила эта сжала нас в кулаке, и теперь – раздавит. Имя им – дракхи, и они не знают жалости. Армия… армия наша бессильна, пока во главе стоят такие, как я. Они позаботились о том, чтоб те, от кого много зависит в Империи, были им подконтрольны. Чтобы те, кто призваны беречь и защищать свой народ, своими руками помогли его уничтожить.

– Неужели ничего нельзя сделать, никак нельзя им противостоять?

– Его око никогда не смыкается, только если выпить много алкоголя… алкоголь усыпляет его, поэтому он запрещает мне пить. Они поняли, как много они могут упустить, если позволят нам пить… Если я протяну свою руку к стакану – он остановит эту руку. Ты думаешь, он позволит этой руке взять меч, чтобы поднять его на захватчиков? Всякой цивилизации, говорят, однажды предстоит умереть. Видно, пришло и наше время. Мне жаль, что мне пришлось жить в это время… Никакие раны, никакие потери не могут быть страшнее бессилия, страшнее осознания, что ты оружие в руках врага, разящее твоих родных и близких… Прошу, девушка, беги. Сохрани память о нас.

Он уснул. Отвыкший от алкоголя организм, видимо, сразили три бокала, которые раньше не много бы значили… Дэвид смотрел в спящее лицо, и во сне подёрнутое усталостью и скорбью. Сзади, неслышно ступая по мягкому ковру, подошёл Брюс.

– Пора. Через полчаса у меня сеанс связи с агентами Арвини, и будем вытаскивать бомбу… Ведь она здесь есть?

– Есть… Как жаль, что мы ничего не можем сделать для этого несчастного. Даже освободить его.

– Мы освободим Центавр – и этим поможем и ему, и всем подобным ему.

– Да, но… как жаль, что он проснётся – и снова будет несвободным.

– У Уильяма или Адрианы хватило бы сил отсоединить от него Стража… У меня едва ли. Но, даже будь здесь Уильям или Адриана… ведь мы выдали бы себя, если б сделали это.

– Верно… Он прав, нет ничего страшнее бессилия. Уходить, зная, что не можешь помочь… Всё знаешь, и ничего не можешь сделать… Ведь даже нет такого яда, который отравил бы только Стража, и не тронул его жертву… Брюс… Брюс, вы видите его?

– Смутно, но вижу. Он сильный, сильнее, чем тот, что у вас.

– Скажите, а можете вы… ну, например, ранить его? Положим, убить не сможете… Но хотя бы какое-то время, которое потребуется ему для восстановления, генерал получит хоть немного свободы.

– Можно попробовать. И это не вызовет особых подозрений. Ведь так поступила бы любая честная центаврианка на вашем месте.

Страж встретил их за поворотом. «Очень хорошо, что вам удалось. Дня три Страж не сможет полноценно контролировать этого генерала, и он не помешает вывезти бомбу. Но потом его заставят объявить в розыск певицу Дэйву и её брата. Вам нужно изменить внешность и поменять напарников».

– Это очевидно…

Две пары – Амина с Уильямом и Винтари с Адрианой – случайно пересеклись по дороге к точке сбора. Ну, ничего странного в этом, в общем-то, не было – пути передвижения строго не оговаривались, было ни к чему, да и невозможно предугадать. «Звёзды» не имели правильных форм, длины их «лучей» были разными, а уж дальнейшие пути тем более причудливы. С точностью нельзя было предугадать даже затраченное время: иногда всё получалось быстрее – нужная информация находилась быстро и столь же быстро передавалась агентам-исполнителям, которые брали на себя собственно операцию под кодовым названием «Ловля блох», или же наоборот, выяснялось, что именно здесь искать – нечего, и диверсанты направлялись к месту встречи для обмена информацией и дальнейших инструкций. Винтари регулярно, по нескольку раз на дню думал о том, как много слабых звеньев в их схемах, что будет, если однажды цепочка возвращающихся к новой точке сбора растянется длиннее, чем следует, если кто-то выдвинется на новую позицию, не успев получить какую-то очень важную информацию, если невовремя разрядится переговорник… Если кто-то из окружающих поймёт, что причина немногословности его спутницы – в том, что она знает центаврианский на уровне туристического разговорника…

Поэтому каждая новая встреча – с кем бы то ни было из товарищей по миссии – была облегчением. У них всё хорошо, у них в целом всё получается, они идут по намеченному плану.

Дорога была длинной – через поля, потом живописный лес, в это время года напоенный солнцем и пением птиц. Винтари и не знал, что так прекрасна может быть природа родной планеты – прежде он видел в основном сады и парки, слегка, по правде, даже побаиваясь природы в её чистом, неокультуренном виде, а уж того, что он может вот так идти сквозь лес, чувствуя на своей коже льющийся сквозь кроны свет, пыль пройденных дорог, приятную усталость от оставшегося позади пути, он и представить не мог. Нет, на самом деле он и сейчас всего этого побаивался… Он не знал названий большинства дикорастущих трав, но смутно помнил, что некоторые из них ядовиты, могут вызвать серьёзные ожоги, которые заживают потом очень долго… Он не был уверен, что из манящей тенистой чащи к ним не выйдет какое-нибудь достаточно крупное и не слишком миролюбивое животное, зато вот про опасных насекомых он помнил хорошо… Но ему нравилось преодолевать свой страх. Нравилось само то, что он, принц, претендент на престол, идёт по этим дорогам, как простой крестьянин… Вернее, нет, солдат. Солдат, защищающий свой мир. И он позволял себе любоваться этой дикой красотой. Любоваться издали, не касаясь – как потому, что побаивался, так и потому, что не было у них времени любоваться… Но всё же, глядя на могучие стволы, увитые бахромой мха и тонкие, почти прозрачные молодые ростки, на тихо пробивающиеся в густой траве ручьи и зреющие на ветвях лесные ягоды и думая о том, что на это смотрят его товарищи из других миров, он испытывал странную тихую гордость. Пусть они любуются, пусть видят Центавр не только опасным, погрязшим во лжи и сумраке, заблудшим, погибающим – но и красивым. А если им будет грозить какая-то опасность – он сумеет сделать всё, чтобы их защитить.