Кукла (СИ)

— Но ведь ты другая, — блеск глаз Ингирит наводил на нехорошие мысли. Она наслаждалась разговором, а по сути, ей было наплевать. Морока интересовали мы с Агатой, но не прочее человечество. Могла ли я упрекать его? С пеной у рта защищая людей, верила ли сама в то, чем занималась? Еще полчаса назад общество людей меня не волновало. Жизнь моя всегда заключалась в Алисе. Никто больше равнозначной ценности не имел.

— Зачем ты морочишь меня? — словно очнувшись, пробормотала я. Не зная, что ждет дальше. Страх — чувство, которое возникает спонтанно, порой служит толчком для храбрости, а порой ведет к трусливому самоспасению. Мне было страшно. Я находилась рядом с существом, о котором слышала отвратительные вещи. Но мне совершенно не хотелось умирать. Я снова думала об Алисе. Бедной, измученной Алисе. Дорогой, любимой Алисе. Моей беззащитной перед будущим сестре. Быть может, меня выдавали глаза и прорывались воспоминания...

Ингирит мягко выпрямилась. Гибкая, опасная своей нечеловеческой пластичностью. Серебряные глаза смотрели сочувственно:

— Маленькая Агата, — почему-то это прозвучало так ласково, что я даже вздрогнула. Казалось, скажи Ингирит еще хоть слово, я вспомню, но дымка беспамятства сгустилась, снова пряча тайны прошлого за недосказанностью. Морок продолжила после минутной паузы. Мне показалось, что в ее голосе слышны оттенки сожаления. Сожаления о чем?

— Если тебе или Алисе нужна будет помощь, приходи сюда и зови меня так громко, как сможешь. Хотела бы узнать, почему я так говорю? Время изменило тебя. Но оно меняет все. Ты стала видеть то, что научили, верить в то, о чем говорили из года в год. Однако многое совершенно не таково, каким выглядит на первый взгляд. Агата, ты слишком молода и необразованна, мир для тебя — узкая прорезь в стене, из которой видно лишь крошечный кусочек огромного запределья. Когда-нибудь, возможно, ты сумеешь узнать и понять больше. Я помню храбрых малышек, пришедших в наши леса. Они искали фей, чтобы спасти мать. Многое стерлось из твоей памяти, видимо, навсегда, но сердцем ты чувствуешь кто враг, а кто друг, да? Особенные дети, более сильные и юркие. Открытые миру, не испытывающие ненависти или страха. Лишь любопытство. Теперь, Агата, те чувства заменил опыт. Но интуиция, как и прежде, тебя не подводит. Я вижу тени, которые терзают ваши души. Тебе необходима надежда и ты получишь ее. Но промолчи об увиденном сегодня. Ради вас обеих.

Ингирит прижала палец к губам.

И я промолчала об этой встрече. А через месяц Алиса умерла.

Говорить о смерти близкого существа больно. Думать — невыносимо. Но то, что сделала я намного хуже. Сотворила зло из любви. Смирение — стезя не имеющих воли и сил для борьбы — я всегда так думала. Жизнь редко дает нам больше одного шанса. Я хваталась за свой, как утопающий за соломинку. Мне не хватило мужества отпустить Алису. В момент ее смерти я была задавлена свалившимся на меня горем, гневом, отчаяньем.

Еще когда начались первые схватки, стало ясно, Алиса не в порядке. Те черные тени, что преследовали нас последние месяцы, прорвались в реальность. Моя сестра умирала, а я ничего не могла поделать. Марк собирался спасать ребенка в первую очередь. Для него вопрос непоколебимости собственной власти являлся приоритетным. Я понимала, чем грозит такой выбор Алисе, и выступала резко против. До комочка плоти, отнимавшего мысли и чувства моей сестры, крошечного эгоиста, чье рождение знаменовало ужасающую потерю, мне не было никакого дела.

Врачи совещались в комнате, пытаясь принять угодное Марку решение. Они пичкали Алису лекарствами, подключали аппаратуру, слыша мои вопросы, традиционно уже отводили в сторону глаза. Я знала, что беременность протекала сложно, но вызывать роды до биологического срока Алиса отказалась. Ее упрямство, властолюбие Марка, моя беспомощность... Она ослабла, но все еще не сдавалась. Я чувствовала ее отчаянное желание спасти ребенка. Алиса желала, чтобы я осталась рядом и верила в нее. Она все время просила позаботиться о младенце, стискивая зубы от боли. Ей было труднее смириться с мыслью, что я брошу ее дочь, чем пережить родовые муки. Бедная, храбрая Алиса.

Знаю, она хотела, чтобы я находилась рядом, держала за руку, не давая утонуть в тумане беспамятства. Но я сбежала, оправдываясь желанием спасти жизнь. Пошла в лес и звала Ингирит, завывая, словно раненое животное. Я не плакала, но безумие все же охватило меня. Я потеряла самообладание, осторожность. Меня затопила паника, охватило чувство вины и слепая надежда на чудо. Судьба охраняет сумасшедших? Не иначе, потому что в таком состоянии выжить в диком лесу редкая удача.

Ингирит появилась внезапно. Просто шагнула из-за дерева и молча уставилась на меня. На ее лице отсутствовало всякое выражение, словно передо мной стояла неживая кукла. Как она разговаривала в тот день? Я не помню, чтобы рот Ингирит открывался, однако понятные образы сами собой возникали в голове. Позже, воспоминания казались нереальным фарсом, каким-то фантастическим ирреальным чудом. Но мысли эти пришли значительно позже, через месяцы, а возможно и годы. Стали всплывать детали, нюансы, подробности.

В тот день я точно знала, что и как должна делать. Но моя попытка спасти сестру провалилась. Вернувшись в город, я обнаружила, что Алиса уже умерла, а ребенок жив. Хотелось бы сказать, что теперь, спустя годы, я понимаю, как проделывала остальное. Откуда снизошли те спокойствие и деловитость? Куда делось ослепляющее горе? Откровенно говоря, плохо помню. Словно мозг решил заблокировать тяжелые воспоминания, как сделал однажды, когда я была ребенком. Обрывки, которые удалось вытащить на свет, вспоминаются с удивлением и горечью, перебираются бережно и осторожно, по крупицам правды, о которой не знает никто кроме меня.

Темнота окружает плотной завесой. Живая, наполненная звуками, едва уловимыми прикосновениями воздуха, движением. Я слышу, чувствую, но ничего не вижу. Стою молча, не испытывая ни страха, ни нетерпения, готовая провести так вечность, если понадобиться. Жду их прихода. У моих ног большой мешок, в котором тело той, с кем я делила радости и горе. Ее не сумели или не захотели спасти. Я не боюсь ни растений, ни хищников. Мне наплевать, что случится с крохотным комком плоти, лежащим дома в колыбели. Он виноват в смерти матери, чье существование делало осмысленной мою жизнь. Я вообще готова умереть прямо здесь и сейчас, если они воскресят Алису. Не знаю, как, даже не представляю, но наплевать. Просто хочу, чтобы она жила. Как угодно, любой ценой. Я заплачу.

И я заплатила.

Темнота непроглядна, она давит, готовая растворить, превратить в одну из теней, что вечно плывут в ее необъятном чреве. Я вижу свет. Очень тусклый, отплеск движения единственное, что могут уловить глаза. Но голоса, мягкие, чарующие, укачивающие, ласкающие, нежные — слышу отчетливо. Они говорят со мной, объясняют, предупреждают, спрашивают. Среди них я различаю и голос Ингирит, который звучит жестче прочих, суровее, как будто пытается вырвать меня из состояния апатии, заторможенного потрясения.