Василий Гриневич - Зачет по выживаемости

Все это наша собственная интерпретация. Валику наверняка ничего подобного даже и в голову не пришло бы. Просто он не обратил никакого внимания на запах и все.

Ах, как часто наши неосознанные реакции, что на первый взгляд кажутся случайными, и на которые мы, сплошь и рядом, внимания не обращаем даже, как часто именно они определяют повороты в нашей жизни. И, если задуматься над этим, становится немного не по себе, потому что реакции эти достались нам из такого невообразимого далека по генной эстафете (генной лотерее) от наших прапрапредков, что и представить трудно. И, значит, именно они, эти прапрадавно ушедшие и растворившиеся в земле люди, живые только в нашей памяти, руководят нами.

Некоторое время Валентин сидел, приходя в себя там, где сморил его сон: в кресле недалеко от окна. Было абсолютно тихо, даже дождь прекратился. Возможно, именно это и разбудило Валика. Вокруг стояла какая-то звенящая, ватная тишина, которой был пропитан весь дом и каждая вещь в доме, и от которой Валик уже успел отвыкнуть за последние дни.

Валентин пошевелил одеревеневшей шеей — от долгого сидения мышцы затекли. Он попытался представить, что делают сейчас остальные. Встретились ли Васич с Длинным? Они летели рядом, совсем близко. А если встретились, то куда идут? Через зону охоты двухтонных многоножек?

Воспоминания Валика о будущем заканчивались сегодняшним днем. То ли таланта у него не хватило проникнуть дальше по времени, то ли снадобье лесника оказалось недостаточно сильным. А вообще-то, кто его знает, эти ведьмацкие травы, может, оно и к лучшему, а то еще остался бы идиотом на всю жизнь.

За окном не было видно ничего — ни неба, ни близких деревьев — однородный темный фон за стеклом.

Вот так же однажды ночью в детстве он проснулся и понял, кем станет. Было ему лет восемь или девять. Безлунное небо было все усыпано звездами. И было лето. Валик достиг уже того возраста, чтобы понять: он отличается от сверстников. И не то, чтобы разница была так сильно заметна, но чувствовалось, что с каждым годом она будет становиться все больше и больше.

К этому возрасту Валик уже трижды успел побывать в бегах. Нет, у него были заботливые, любящие его родители — очень милые люди. Мать совсем извелась, потому что никак не могла найти никаких точек соприкосновения с сыном. Все, что она ни делала, казалось, обращалось во вред. День рождения с пикником, который родители устроили ему в шесть лет вместе с друзьями, закончился тем, что в течение суток в округе было поднято по тревоге десять или двенадцать поисковых партий, которые с ног сбились, разыскивая Валика и пятерых малолетних шкетов, которых он увел за собой. Вся эта возня, буча, поднятая вокруг него взрослыми дядями и тетями, казалось, не просто веселила Валика, но приводила в восторг. Нашли его через день, грязного, оборванного, вымазанного глиной и песком с ног до головы. Да, наверное, и не нашли бы так быстро, если бы его малолетние подельщики, что добровольно сдались один за другим, совершенно обескураженные и деморализованные той жуткой стороной, которой начала оборачиваться такая неожиданная и веселая вначале затея. Среди этих пятерых была и одна девочка, она оставалась с Валиком почти до самого конца и сдалась предпоследней. Именно она рассказала, где его искать. Валика, чумазого и ободранного, но несломленного выпавшими на его долю злоключениями, вытащили из норы, где он намеревался просидеть, пока поиски не переместятся в другой район, и доставили к родителям, которые уже потихоньку начали сходить с ума. Но это еще не конец истории. Через несколько дней Валик отыскал ту девчонку, что выдала его, и хотя она клялась, что Валика все равно рано или поздно нашли бы поисковые собаки, жестоко избил. В шесть лет. Для Валика не имело значения, кто перед ним: мальчик ли, девочка — подобные проблемы не волновали его. Или ты друг, и тогда я делюсь с тобой, всем тем, что у меня есть, или извини…

Валика несколько раз консультировали у врачей-психологов, в том числе у знаменитого Миндаль-Резовского, к которому его родители специально возили в Киев. От этих консультаций у Валика остались самые неприятные воспоминания.

Второй раз он в одиночку уплыл на лодке вниз по течению Днепра (ну их, этих слабых духом соратников), надеясь через проливы Босфор и Дарданеллы в самое ближайшее время достичь теплых лазурных вод Средиземного моря, откуда открывались совершенно уже ослепительные перспективы: остров Итака, Геркулесовы столбы, Канарские острова и острова Зеленого Мыса. Его задержал через двое суток речной патруль, около острова Воронов между Днепропетровском и Запорожьем, хотя, по самым скромным подсчетам Валика, к этому времени он уже должен был бы достичь гостеприимных берегов Турции.

Не повезло, решил он про себя, и третий раз решил бежать, воспользовавшись услугами транспортной авиации. Эта попытка закончилась совершенно сокрушительным провалом: его задержали в аэропорту, еще до того, как он успел проникнуть на борт трансконтинентального грузовика. Об этой попытке Валик не любил вспоминать. Долгое время он был уверен, что провалился из-за собственной бездарности. Гораздо позже он узнал истину — в подошву его сандалий был предусмотрительно вмонтирован крохотный радиомаячок. Это могло бы послужить еще одной причиной отчуждения между ним и родителями, если бы к тому времени Валик уже не решил, кем станет. Он определил свою судьбу на долгие годы, и теперь все остальное уже не имело значения.

Воистину, ночью к нам в голову приходят мысли совершенно отличные от тех, которые посещают нас днем. Валик помнит эту ночь так, словно она была вчера. Он вдруг понял, что ему надо делать, и от этого проснулся. Это было великолепно, чудесно. Сон улетел с глаз долой. Ему захотелось вскочить и закричать во всю глотку — было что-то около двух часов ночи, — но в последний момент он сдержался. Валик все-таки вскочил с постели и, потрясая кулаками, испустил беззвучный крик. Сейчас, оглядываясь назад, даже не совсем понятно, что вызвало такой бурный восторг: внезапность ли озарившей его мысли или же… Я все же склоняюсь ко второму варианту, к этому самому «или». Мне кажется, что в ту счастливую для себя минуту Валик не просто понял, что ему надо делать, он увидел этот путь от начала до конца и, увидев, почувствовал, что ничего лучше в жизни уже выбрать не сможет. Для себя. Единственного и неповторимого. Может быть, сказать, что Валик понял: этот путь предназначен ему свыше — тоже не совсем так, а впрочем…

Профессия косморазведчика была словно придумана для Валика Иваненко. Оставалось удивляться, как эта мысль не пришла ему в голову раньше, хотя в восемь или девять лет не так много людей определяют свою будущую судьбу. Все эти блестящие перспективы, которые открылись перед Валиком в одночасье, несколько омрачала та мысль, что ждать ее осуществления придется неимоверно долго — бесконечные девять лет — целую жизнь для восьмилетнего пацана.