Василий Гриневич - Зачет по выживаемости

Пилот-стажер Василий Дробич, двадцать три года, он же Васич, исполняющий обязанности командира звездоскафа.

Пилот-стажер Алексей Гопак, двадцать три года, он же Длинный.

В командной рубке звездоскафа полутьма. Светятся экраны панорамного обзора «С. В.», выхватывая из черноты звездного пространства часть огромной планеты, похожей на Сатурн. Планета опоясана величественной парой колец, которые охватывают ее крест-накрест. Дымчато-зеленый шар планеты едва заметно вращается, и, если присмотреться, видно, как струятся под напором ураганных ветров мутные языки широтных поясов облачности.

До Солнца отсюда сорок парсеков.

По бортовому времени час ночи. Если быть совсем точным: 1 час 10 минут шестнадцатого декабря 2190 года, но тем не менее ни я, ни Алексей не спим.

— Не правятся мне планеты такого типа, газовые э-э… гиганты, подавляют своим величием, — наконец роняет Алексей в полутьму, обращаясь скорее к экранам, чем ко мне.

Если не ошибаюсь, предыдущую реплику следует датировать вчерашним числом, когда Алексей зашел в рубку и, удобно расположившись в кресле навигатора, заметил.

— Это выше человеческих сил, спать больше двадцати часов в сутки, даже в полете.

Звездоскаф удаляется от газового гиганта, направляясь к центру звездной системы альфы Эридана. Через двенадцать часов мы должны пересечь орбиту следующей планеты — Чарры.

— Два месяца между небом и землей — это слишком много, — говорит Алексей, снова обращаясь к экранам панорамного обзора. — Хочу уже домой. Чтоб без вахт, и твердь под ногами, а не дырчатый металл. А по ночам — распахнутое окно в сад, а за окном луна и соловьи…

— В декабре, — говорю я.

— Что?

Сухо щелкнула входная диафрагма, и в рубку вошла Елена. В прошлом месяце на борту «С. В.» мы отметили ее двадцатидвухлетие, но она никак нс соответствовала столь солидному возрасту. Невысокая, худенькая, она выглядела как девчонка-абитуриентка и страшно нервничала, когда в Астрошколе ее с первого взгляда не признавали за выпускницу.

Алексей, мгновенно преобразившись, повернулся в кресле к входу и, подняв руку, сказал:

— Привет, детка, — От дремотных сентенций, которые он только что источал, как болото гнилой малярийный туман, не осталось и следа. Я глянул на Алексея. Лицо его излучало оптимизм, радушие и галантность. И все это одновременно. Во втором часу ночи.

— Я не детка, — отрезала Лена.

— Пра-а-стите. Значит, я обознался. Сожалею, мадемуазель. Тысячу извинений, — артист, — У нас на корабле была девушка Лена, — Алексей подумал, — я еще иногда называл ее красоткой.

— Я не красотка!

— А иногда — незабудкой.

Лена прищурила глаза и начала набирать в грудь воздух.

— Понял, понял, — поспешил поправиться Алексей. — Снова ошибка, — он досадливо поморщился и щелкнул пальцами, — Что тут поделаешь?

— Спать надо меньше, — заметила Лена, усаживаясь рядом с боковыми экранами.

— Упаси бог, какой сон? — совершенно искренне возмутился Алексей, — Второй час ночи.

— …Кстати, — спросил он после небольшой паузы, — а что вы делаете сегодня вечером?

Губы Елены уже сложились, чтобы ответить нечто вроде «да катись ты», такой ответ назревал, но я перебил ее:

— Около четырнадцати часов мы пересекаем орбиту Чарры, а около двадцати — ляжем на круговую орбиту. Работа найдется всем.

— Да-а, — протянул Алексей, — я готов заняться проверкой десантной экипировки, если мадемуазель поможет мне в вещевом отсеке. К-хгм, там…

— Можешь не продолжать, — перебила Елена, — там все в порядке. Я только что оттуда.

— Опять не повезло, — пробормотал Алексей, разворачиваясь к пульту.

И в этот момент над центральным экраном вспыхнул ярко-красный зрачок. Пеленгаторы «С. В.» засекли на поверхности Чарры аварийный радиомаяк земного звездоскафа.

Около двадцати пяти лет назад, после того как был открыт способ путешествовать к звездам, не проламываясь сквозь пространство, а проникая в него по неэвклидовым законам, и на смену звездолетам пришли звездоскафы, в систему Ахернара, альфы Эридана, была направлена экспедиция. Она благополучно возвратилась на Землю, привезя с собой кипы отчетов, видеоматериалов, контейнеры образцов, и могла бы считаться вполне удавшейся, если бы не одна странность: у всех шести астронавтов обнаружились провалы в памяти с того момента, как звездоскаф опустился на внутреннюю планету системы. То есть по отчетам и видеоматериалам было все в порядке, но ни капитан, ни члены экипажа не могли полностью вспомнить свои действия за те четыре недели, пока находились на Чарре.

В период бурного развития звездоплавания ни на планету, ни на связанные с ней странности никто не обратил внимания. Звездная экспансия шла в других направлениях, и планета оказалась вдали от трасс земных кораблей. Некоторое время подумывали о том, чтобы устроить на планете базу: небольшое тяготение 0,8 g, кислородная атмосфера, но потом затею бросили. Тот злополучный экипаж прошел лечение в Клинике Амнезий, и пятеро возвратились к полетам. А шестой, штурман, слегка тронулся умом и остаток своих дней коротал в пансионате для вышедших в тираж звездолетчиков где-то на побережье Атлантики. Семьи у него не было. Он почти ни с кем не общался. Хотя здоровье его вскоре поправилось, два раза в год он летал на обследование в Клинику Амнезий.

И вот, полгода назад в стратоплане с ним познакомился выпускник Днепропетровской Астрошколы пилот-стажер звездоскафа «Тритон» Гриша Чумаков. Как у них завязался разговор, я могу представить без особого труда. Гриша, имевший в Астрошколе прозвище Швейцарец за внешность белокурого ландскнехта и изысканные манеры в сочетании с поразительным чутьем на тайны, сумел разговорить отставного штурмана. Был ли тот рассказ правдой до конца, результатом восстановленной памяти — неизвестно. Например, штурман уверял, что Чарра полая изнутри — идея совершенно безумная для человека с высшим специальным образованием. Или что у капитана той экспедиции через пять лет после возвращения родилась девочка-оборотень.

Когда Гриша за неделю до старта пересказывал мне эти бредни, я старался уловить хоть искру иронии в его глазах. Но нет. Все излагалось с неровным придыханием средневекового алхимика, поверяющего секрет эликсира молодости.

Мы сидели в липовой аллее, спускавшейся к Днепру. Было начало октября. Солнце без труда пробивалось сквозь редеющие кроны. Узоры из бликов падали на пустые скамейки. Неподалеку от нас пяти- или шестилетний малыш подбрасывал желтые листья, пританцовывал и выкрикивал: «Осень при-исла!» Его мама устроилась на скамейке напротив с книжкой в руках. Судя по пестрой суперобложке, это был последний бестселлер Кетрин Култер-младшей-младшей-младшей «Возвращение неистовой Лакки-IX» или что-то в этом роде.