Василий Гриневич - Зачет по выживаемости

Лицо Гриши оставалось абсолютно серьезным. Было похоже, что сумасшествие штурмана передалось ему не иначе, как воздушно-капельным путем.

— Наши звездоскафы пойдут в паре, — проникновенно вещал Гриша…

Это я знал и без него. Это стало известно вчера после оглашения списков.

— …За двухмесячный тренировочный полет можно сэкономить три-четыре дня, чтобы провести разведку на Чарре. Отклонение от курса минимальное. Философ и Заяц — не против. Мне нужна твоя поддержка.

Что скажешь?

Секунду я колебался.

— Т-хм… я не врач, но, по-моему, ты заразился от штурмана несварением мозгов.

— Это почему? — Глаза Гриши превратились в щелочки. Было похоже, что он сейчас без обиняков выложит все, что думает обо мне. И не только обо мне, но и обо всех моих родственниках.

— Гриша, извини меня еще раз. Давай лучше поговорим о твоем деде или о девочках.

Гриша откинулся на спинку скамейки и два раза глубоко вдохнул и выдохнул.

— Ну, хорошо. Я расскажу тебе все. Я надеюсь на твою поддержку, потому что Чарра не так безопасна.

— Ты же уверял, что первая экспедиция возвратилась вся в целости и сохранности и…

— Да, но потом четверо из шестерых членов экспедиции — погибли.

— Потом?

— Да.

— Ну и что? Не понимаю.

— Со слов штурмана, эти смерти связаны с Чаррой.

— Инфекция?

— Нет. Нечто более загадочное. Есть на этой планете такие трехглазые птицы. Я и лечу туда, чтобы поймать хоть одну.

— Я что-то не пойму связи…

Гриша перебил меня:

— Первая экспедиция несколько раз сталкивалась с ними и поначалу не обратила никакого внимания на них. А потом…

— Что?

— Потом через несколько лет капитан, который на Чарре первым обнаружил птиц, начал оглядываться, не мог спокойно работать, ходить, спать. Ему все чудились сзади три горящих глаза. Так продолжалось около месяца, а потом он умер. В своем доме. На Земле. С остальными тремя повторилось примерно то же.

Рядом с нами опустилась пара голубков-космачей. Я пошарил в кармане, нащупал несколько семечек и бросил им.

— Слушай, а как зовут твоего штурмана? Часом, не Николай Васильевич Гоголь или Говард Лавкрафт?

Гриша чертыхнулся сквозь зубы.

— Шут ты гороховый, Васич. Подумай вот о чем. Альфа Эридана почти в сорока парсеках от Земли. За двадцать пять лет космическая разведка ушла неизмеримо дальше, а на Чарре побывала всего одна экспедиция.

— Ну и что?

— Почему?

— Почему? — переспросил я.

— Я наводил справки в информатории. Восемнадцать лет назад зону альфы Эридана объявили закрытой! — Гриша сделал выразительную паузу. — Что ты теперь скажешь? — прищуренные глаза буравили мое лицо.

Я оторопел.

— Закрытой? — переспросил я.

— Закрытой, — повторил Гриша, в душе, наверное, наслаждаясь полученным эффектом.

— Погоди, может, я чего-то не понял. Ты на «Тритоне» хочешь проникнуть в закрытую зону и сесть…

— Да. Только не надо прикидываться пай-мальчиком.

— Стоп. Что-то здесь не так. Экспедиция на Чарру была двадцать пять лет назад?

— Ну?

— А закрытой зона альфы Эридана стала восемнадцать лет назад?

— Да.

— Значит, что-то произошло между этими датами? Если система не исследовалась, почему изменилось к ней отношение?

— Не знаю.

— Возможно, проводились запуски роботозондов, которые не вошли в информаторий под код-графу «общие исследования»?

Гриша пожал плечами:

— Я это и хочу выяснить.

Я посмотрел вверх. Сквозь желтые редеющие кроны проглядывало голубое небо. Я представил себе, как за этими кронами, за осенним небом, облаками, за Сатурном, Плутоном, за тридевять парсеков, откуда Солнце едва видно, как золотую песчинку, гой еси добрый молодец Григорий Чумаков со товарищи Валентином Иваненко да Юрием Вергуновым на звездоскафе «Тритон» садятся на планету, усеянную обломками роботозондов и закрытую Косморазведкой восемнадцать лет назад, и попадают прямо в лапы инспектору, который…

— Нет, — сказал я. — Послушай доброго совета, Гриша. Есть программы исследований, которые не идут через информаторий. Вполне возможно, что на подлете к Чарре барражирует этакий буй, бык… бак, автономный или полуавтономный, и, пока мы будем искать место для посадки, нагрянет патрульный рейдер, какой-нибудь «Малюта Скуратов» или «Эль Торквемада»…

— «Папа Мюллер», — подсказал Гриша с невыразимым сарказмом.

— Или «Папа Мюллер», — кивнул я, стараясь не замечать яда в Гришином голосе.

— «Железный Феликс»…

Я вздохнул.

— И возьмет вас… нас за жабры.

— Мне кажется, ты усложняешь.

— Не надо. Не очень я усложняю. Ну, хорошо, пусть не так. Зона свободна. Без осложнений мы садимся на Чарру. Но стоит ли рисковать? Если даже половина из того, что сказал штурман — правда, этим должны заниматься косморазведчики. У нас до выпуска остался год. Еще два зачетных полета и все.

Гриша что-то возразил, но мне в голову пришла совершенно другая мысль.

— Ладно, Гриша, допустим, ты благополучно садишься на Чарру, и все проходит как нельзя лучше, и ты улетаешь оттуда с птицей в грузовом отсеке.

Гриша насторожился:

— И что?

— И возвращаешься на Землю. Как ты объяснишь самовольное отклонение от курса? Случайностью? Таких случайностей не бывает. За это по головке не погладят.

— Победителей не судят, — сказал Гриша.

Мы проговорили с ним в общей сложности часа три. Молодая мама с ребенком давным-давно ушла. Солнце склонилось за шпиль летнего театра. Мне показалось, что я убедил Швейцарца.

На учебном маршруте «С. В.» отстал от «Тритона» на неделю. Двенадцатого декабря наши звездоскафы должны были встретиться, чтобы вместе возвратиться на Базу. Но мы не нашли никого в секторе встречи. До контрольного срока оставалось еще десять дней, и мы не придумали ничего лучше, как повернуть «С. В.» к Чарре. В тот момент, когда пеленгаторы засекли аварийный радиомаяк на поверхности планеты, я почти не сомневался, что это звездоскаф Швейцарца.

После того как попытка связаться с ними оказалась безуспешной, Алексей неожиданно спросил:

— А вдруг это не «Тритон»?

Хотел бы я, чтобы это было так, а сам «Тритон» был бы где-то на подлете к Базе.

— Тут некому сигналить, кроме них, — сказал я. — Зона закрыта восемнадцать лет назад.

— Да, действительно, — согласился Алексей. — Попали ребята. Край света. Сколько они уже здесь?

— А что?

— Если зона закрыта, она вполне может патрулироваться, тогда через несколько дней тут должен быть спасательный рейдер. Через три-четыре дня.

— Значит…

— Значит, зона либо не патрулируется, либо они только включили «SOS».

Вспоминая этот диалог, я сейчас не могу не подивиться нашей тогдашней самоуверенности. Ну как же, все разложено по полочкам: вот неизвестная планета (какое восхитительное словосочетание — неизвестная планета! — есть в этом словосочетании какая-то неизбывная ностальгическая прелесть), но для нас это была тогда планета под кодовым номером таким-то с примечанием в графе «название» — Чарра; вот потерпевший аварию звездоскаф, вот расстояние, угол сближения, данные телеметрии, расчет времен… Ну как же — герои зачета по выживаемости, чуть ли не убеленные сединами ветераны, что вышли невредимыми из воды и огня, без пяти минут волки Косморазведки, да что там — сам Юрий Алексеевич и Константин Эдуардович [1] Ю.А. Гагарин, К.Э.Циолковский стоят в одном ряду с нами, слегка потеснившись, дальше, скромненько так, — Сергей Павлович, Николай Иванович, Фридрих Артурович [2] С.П.Королев, Н.И.Кибальчич, Ф.А.Цандер и еще с десяток фигур помельче. Ну как же — дранг унд анстурм! Да почему бы и нет, в конце концов? Ну, неизвестная планета, ну, даже сигнал «SOS», да если мы четыре дня будем ждать спасательный рейдер, выйдя на орбиту, в то время как там, внизу неизвестно что происходит, — грош нам цена.