Ким Робинсон - Красный Марс

Он был фениксом. Сама Хироко прижалась к нему, и он возвысился среди огня, готовый переродиться. Она заключила его тело в плотные объятия, сдавила его; она была высокой и казалась сплошным мускулом. Она заглянула ему в глаза. Он ощутил, как ее груди прижались к его ребрам, а лобковая кость — к бедру. Она поцеловала его, коснувшись языком его зубов; он почувствовал вкус земли и внезапно, в один миг ощутил ее всю. Всю оставшуюся жизнь непроизвольного воспоминания об этом чувстве ему будет достаточно, чтобы прийти в возбуждение, но в ту минуту он был слишком ошеломлен, целиком объятый пламенем.

Хироко отвела голову и снова посмотрела на него. Воздух свистел у него в легких — на вдохе и на выдохе. Она сказала ему по-английски, торжественно, но добродушно:

— Это твое посвящение в нашу ареофанию, обряд тела Марса. Приветствуй его. Мы поклоняемся этому миру. Мы намерены сделать здесь место для себя — место, красивое по-марсиански, невиданное на Земле. Мы построили скрытое убежище на юге, и теперь мы уходим туда. Мы знаем тебя, мы любим тебя. Мы знаем, ты сможешь нам помочь. Мы хотим построить то, по чему ты тоскуешь, то, чего тебе не хватает здесь. Но все в новых формах. И мы никогда не вернемся. Мы должны идти вперед Мы должны найти свой путь. Мы выходим сегодня. И хотим, чтобы ты шел вместе с нами.

И Мишель произнес:

— Я пойду.

Лаборатория тихонько гудела. Столы и полки были заставлены разными предметами, белые стены исписаны графиками, завешаны постерами и забавными вырезками, и все это слабо трепетало в ярком искусственном свете. Здесь было как в любой другой лаборатории: где-то чисто, где-то беспорядок В единственном окне в углу было темно и отражался интерьер: снаружи стояла ночь. Во всем здании почти никого не было.

Но у одной из полок, прильнув к монитору компьютера, стояли двое мужчин в лабораторных халатах. Тот, что был ниже ростом, нажал указательным пальцем на клавишу располагавшейся под экранам клавиатуры, и изображение сменилось. Появились зеленые спирали на черном фоне, заштрихованные таким образом, чтобы резко выделить их трехмерность, будто экран был объемным. Изображение поступало из электронного микроскопа: вся показанная область занимала всего несколько микрон.

— Видишь, это что-то вроде плазмидного восстановления последовательности гена, — произнес невысокий ученый. — Мы идентифицируем разрывы в оригинальной нити. Синтезируем последовательности для замены, а когда вводим их в клетку, разрывы определяются как места привязки, и она привязывается к оригиналу.

— Вы вводите их с помощью трансформации или электропорацией?

— Трансформации. Обработанные клетки вводятся вместе с обычными, и замененные цепи совершают конъюгационный перенос.

— In vivo? [52] В живом (лат.).

— In vivo.

Тихий присвист.

— Значит, неважно, какие они мелкие — вы все равно сможете их восстановить? Даже при ошибках деления клеток?

— Верно.

Оба пристально смотрели на спирали, колышущиеся на экране, будто молодые лозы винограда на ветру.

— Образцы уже есть?

— Влад показывал тебе мышей в соседней комнате?

— Ага.

— Им пятнадцать лет.

Еще один присвист.

Они вошли в соседнюю комнату, где держали мышей, бормоча что-то друг другу под гул машин. Высокий с любопытством разглядывал клетку, где шерстяные комочки дышали из-под древесных щепок Затем, снова выйдя из комнаты, они потушили свет в обоих помещениях. Первую лабораторию своим зеленым мерцанием освещал экран электронного микроскопа Ученые, беседуя на пониженных тонах, подошли к окну. Они выглянули наружу. Небо в преддверии нового дня окрасилось пурпурными красками, звезды исчезали, будто их вовсе и не существовало. На горизонте с одной стороны возвышался огромный вулкан с плоской вершиной. Гора Олимп, высочайшая точка Солнечной системы.

Высокий ученый покачал головой.

— Знаешь ли, это изменит все.

— Знаю.

Со дна шахты небо напоминало ярко-розовую монету. Сама шахта была круглой, в один километр диаметром, в семь глубиной. Со дна, однако, казалась намного более узкой и глубокой. Иногда перспектива способна вытворять с человеческим зрением забавные штуки.

Как, например, та птица, что летит вниз над этой розовой точкой неба и кажется такой огромной. Только это не птица.

— Эй, — сказал Джон.

Директор шахты, круглолицый японец по имени Эцу Окакура, взглянул на него, и Джон увидел сквозь оба их забрала нервную улыбку. В глаза ему бросился бесцветный зуб японца.

Окакура посмотрел вверх.

— Что-то падает, — крикнул он. — Бежим!

Они повернулись и бросились к двери шахты. Джон быстро сообразил: несмотря на то, что почти все рыхлые породы здесь были удалены и остался лишь черный базальт, дно шахты никто не пытался выровнять. Мелкие кратеры и бугорки мешали ему развивать приличную скорость. Инстинкты, заложенные в детстве, в эту минуту взяли верх, и он с силой отталкивался от земли при каждом шаге, неистово преодолевая неизведанную территорию, продолжая безумный бег до тех пор, пока наконец не споткнулся, потеряв равновесие. Он упал на неровную глыбу, выставив перед собой руки, чтобы не разбить забрало гермошлема. Испытал небольшое утешение, увидев, что и Окакура тоже упал. К счастью, та же гравитация, что вызвала их падение, давала им больше времени на то, чтобы убежать: падающий объект все еще не достиг земли. Они поднялись и побежали снова, но Окакура снова упал. Джон оглянулся и увидел, как по камням расплылось яркое металлическое пятно, и затем раздался звук удара — отчетливый глухой хлопок. Разлетелись серебристые ошметки, некоторые — в их сторону. Он остановился, внимательно проверил, не появилось ли признаков извержения. Никаких звуков не было слышно.

Сверху прилетел большой гидроцилиндр и врезался вертикально слева от них, отчего их подбросило в воздух. Такого он не ожидал.

А затем наступила тишина. Они простояли на месте с минуту, а затем Бун пошевелился. Он обливался потом: дно шахты со своими 49 градусами Цельсия было самым жарким местом на Марсе, хотя на них были гермокостюмы, которые работали на охлаждение. Он шагнул, чтобы помочь Окакуре подняться на ноги; тот, судя по всему, мог подняться и сам, вместо того чтобы вынуждать гири [53] Чувство долга (яп.). Джона ему помогать. Если Бун верно трактовал суть этого понятия.

— Давай посмотрим, — сказал он.

Окакура поднялся, и они снова пошли по густому черному базальту. Шахта была глубоко пробурена в твердой коренной породе — сейчас она тянулась примерно на двадцать процентов всей глубины литосферы. На дне было так душно, будто костюмы не имели никакой изоляции. Подаваемый воздух приятной прохладой овевал Буну лицо и наполнял легкие. Очерченное темными стенками шахты розовое небо казалось слишком ярким. Солнечный свет, доходя до стены, озарял небольшой участок в форме конуса. В середине лета солнце могло висеть круглые сутки — нет, они находились к югу от Тропика Козерога. И здесь, внизу, царила вечная тень.