Александр Зорич - Стальной лабиринт

Два взвода по бездорожью — за танками Растова.

Еще два взвода — по дороге.

Где-то там, за ними, двигались и другие подразделения батальона. Но Растов их совсем не видел.

Как часто бывает, первые снаряды прилетели совершенно неожиданно.

Один из них бесцеремонно постучался в лобовую броню их «Динго». Другой — предупредительно взрыл грунт в полуметре от левой гусеницы.

Растов почувствовал, как его привычная к неожиданностям кровь помимо его воли насыщается боевым адреналином…

Кобылин, обрадованный, что наконец-то появилась работа, перебросил пушку на тридцать градусов влево.

— Вижу цель… Разрешите открыть огонь! — запросил он Растова.

— Давай уже.

Два компонента жидкого пороха смешались в каморе и, воспламененные дуговым разрядом, взорвались.

Высвободившаяся сила подхватила кумулятивный снаряд и, протолкнув его по каналу ствола, вышвырнула навстречу врагу со скоростью два километра в секунду.

Необузданная сила отдачи толкнула танк назад, но снаряду это не помешало — он, стелясь над травами с минимальным превышением, прошил километры воздуха и обязательно проткнул бы башню клонского «Рахша» стилетом кумулятивной струи!

Однако опытный вражеский экипаж не зевал.

«Рахш» успел уйти от опасного гостя, заложив резкий умелый вираж.

Местность тоже была к нему добра — к счастью подвернувшийся бугор закрыл его тушу от свирепых глаз Кобылина.

Растов мгновенно сообразил, что клон маневрирует между заранее подготовленными укрытиями противотанкового района.

Интуиция велела теперь сбросить скорость, если вообще не остановиться. А потом запросить гаубичный налет по доразведанным целям.

Противотанковый район проходить — это вам не лобио кушать! Тут можно и без танка остаться, и без башки.

Однако впереди, там, за клонами, катила мутные воды Птичья река. Там ждали их капитальный мост и дорога на Гель. А значит, останавливаться было нельзя ни на секунду.

— Здесь «Динго», вызываю «Бабая»!

— Зуев слушает.

— Обстрелян из противотанкового района. Принял решение: атаковать сходу.

— Одобряю.

— Прошу огня по доразведанным вражеским целям. И хорошо бы штук восемьдесят дымовых всадить по северному фасу их позиции.

— Ну, это если сможем. Сам понимаешь, стволов мало, огневых задач полная коробочка, — сказал Зуев недовольно.

— Да, и, товарищ майор, если бы пехота подсобила, было бы вообще идеально.

— На это можешь даже не рассчитывать. Велено беречь для боя в городе.

— Не понос, так золотуха, — тихо проворчал Растов. Так всегда говорила его мать, Мария Ивановна, в случаях, напоминающих этот лишь по принципу самой поверхностной аналогии.

Когда Зуев отключился, Растов принялся командовать своими.

— Внимание всем! Атакуем ПТОР! Третий взвод движется на малой скорости, ведет беспокоящий огонь осколочно-фугасными. Второй взвод идет вперед, чтобы навязать противнику бой на восточном фасе ПТОРа. Первый взвод держится меня. Все мы ведем огонь по целям, которые обнаружат себя стрельбой по второму взводу. Затем по моей команде на предельной скорости врываемся в центр ПТОРа. Как поняли?

— Вас понял, — сказал Галушкин, комвзвода-1.

— Все будет в лучшем виде, товарищ майор! — пообещал комвзвода-2 Ченцов.

— Сделаем, — это был комвзвода-3 Осокин.

Выдавая полсотни километров в час, рота рывком преодолела плоский, как стол, участок местности.

Растов ждал, что вот-вот на удалении километров в шесть покажутся первые демаскирующие признаки вражеских боевых машин — например, достаточно контрастный для инфравизора столб горячего выхлопа над кормой. Но вместо этого блик лазерного целеуказателя был считан станцией активной защиты «Призма» на пистолетной дистанции две тысячи семьсот метров.

В мозгу Растова молнией блеснула догадка.

— Засада! — выдохнул он в рацию. — Это засада! Все делай как я!

И, уже адресуясь персонально мехводу Помору, крикнул:

— Поворот лево шестьдесят! Полный ход! Ни в коем случае не останавливаться!

Не тратя времени на команду для наводчика, Растов сам щелкнул тумблером выбора снаряда, перебросив его в положение ОФС.

Утопив педаль грубой наводки, майор заставил сервоприводы башни запищать на высокой ноте.

В панораме прицела промчались холмики, пригорки, лощинки, распадки и, наконец, показался приметный пригорок, имевший форму волны. Прицелившись в лощинку между горбами волны, Растов выждал секунду, пока сработает система стабилизированного захвата, — и выстрелил.

Не успел смертоносный гостинец преодолеть и половину дистанции до цели, как предполье перед противотанковым районом озарилось двумя десятками тусклых вспышек.

Из полнопрофильных окопов для техники, закрытых маскировочными щитами, стартовали ПТУРы.

Противотанковые ракеты за полсекунды подскочили на сотни метров вверх и, опрокинувшись набок по мановению газовых рулей, включили маршевые.

Ревущая свора, без труда распознав массивные русские танки, ринулась к своим жертвам со скоростями, не дающими тем ни одного шанса уклониться…

Если бы рота Растова сражалась на «тэ десятых», никакой роты через минуту уже не было бы. Как и самого Растова.

Но Т-14 были очень совершенными машинами и по праву именовались «сверхтяжелыми».

Да, ПТУРы потрепали их. Да, один танк они вывели из строя. Но потрепали — это всего лишь потрепали…

Все дело в том, что крыша башни у Т-14 помимо вездесущих элементов динамической защиты была прикрыта броней особой конструкции. Броня «Юшман-2» имела особый гелевый слой, активизируемый от датчиков системы «Призма».

За микросекунды до прохождения кумулятивной струи гель приводился в движение и закручивался в пределах своей соты при помощи мощного электромагнитного импульса. Гелевая среда, вращаясь поперек движения кумулятивной струи, лишала ее разрушительной мощи. Она попросту рассеивала струю — при этом, конечно, нагреваясь и нагревая все вокруг себя…

Но разве повернулся бы язык назвать неудобством повышение температуры в боевом отделении на пять-семь градусов, если сравнить это с заброневым действием кумулятивной струи!

— Ох, твою ж дивизию, — вздохнул Кобылин. — Жарко!

— Терпи, казак, атаманом будешь, — утешил его Игневич.

— Атаманом? А вот хрен там! — бросил Кобылин неожиданно ожесточенно. — Окончится война, уволюсь из армии, и конем оно все гребись! Буду мороженое в парке продавать. Детям.

— Ну-ну, — усмехнулся Игневич. Он был поопытней Кобылина и уже знал, что чаще всех разговоры про «уволюсь из армии» заводят те, кто в глубине души уже принял решение остаться в ней навсегда.