Виктор Точинов - Мёртвые звезды

Потом вернулись кое-какие другие ощущения — неполные, усеченные, едва-едва, искаженным далеким эхом пробивающиеся сквозь огненную завесу боли: Игорь смутно чувствовал, что с ним что-то делают, но не мог понять — что… И обрадовался: это замечательно, потому что хуже того, что было, ничего уже произойти не могло.

Потом огненная бесконечность стремительно начала уменьшаться — он видел ее приближающиеся со всех сторон границы. Ближе, ближе, ближе — и не осталось почти ничего, звезда стянулась в крохотную, нестерпимо сверкающую точку, тоже очень болезненную, воспринимаемую как игла, воткнутая в нервный узел.

Потом не стало и этого: точка погасла, боль ушла, осталась черная пустота, непроглядная и безмолвная, — и повисшее в ней бесплотное эго Игоря Звездного, не знающего и не помнящего, кто он такой и зачем он тут.

Ничто не происходило, и время исчезло: может быть, вечность схлопывалась в наносекунды, а может быть, мгновения растягивались в эпохи и эры, — он не знал. Висел и удивлялся тому, что никак не может потерять сознание, хотя осознавать ему абсолютно нечего…

Внеземелье, ДОС «Немезида», медизолятор, время не определено

Первое, что он увидел, оказалось женщиной. Нет, не так… ЖЕНЩИНОЙ — изумительной и прекрасной. Совершенной. Наверное, прекраснее ее не было в мире. Впрочем, вполне возможно, что другие, кроме нее, женщины на свете не обитали — какой смысл в их существовании рядом с таким совершенством? — и любые сравнения исключались по определению… Человек, только что открывший глаза, очень мало помнил об окружающем мире.

— У-у-у-ф-ф, — сказала прекрасная женщина, и звук ее голоса был чарующим.

Она провела рукой вправо-влево, внимательно следя за реакцией человека. Констатировала:

— Очнулся… С возвращением, Игореша!

«Барби…» — подумал Игорь Проскуряков. Память возвращалась стремительно — лавиной понятий, слов и воспоминаний. Он попытался сказать то же самое вслух. Не удалось — раздалось нечто невнятное, состоящее лишь из носовых гласных.

Игорь упрямо попробовал еще раз. Вышло чуть лучше, первый слог — «ба» — почти получился, хоть и походил отчасти на «ва».

— Не надо ничего говорить, — посоветовала Барби. — Сейчас — не надо.

Он не внял. Упрямо напрягал гортань, язык, губы — и наконец произнес-таки с трудом, с запинкой:

— Б-бар-би…

И тут же застонал от обиды, от жуткой несправедливости — Барби исчезла из поля зрения, а повернуть голову никак не получалось… А он только что, пользуясь вернувшимся умением, собрался сказать ей, как она прекрасна и как он любит ее.

Что-то кольнуло Игоря в руку — он отметил это краешком сознания, почти не чувствуя боли. И сразу белые стены медизолятора начали движение — закружились вокруг Игоря, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее. Их мелькание воспринималось болезненно и вызывало сильную тошноту, казалось, что кружится он сам — Игорь закрыл глаза, пытаясь хоть так стабилизировать не то себя в пространстве, не то пространство вокруг себя. Не помогло — теперь вращение продолжали желтые и красные фантомные пятна — быстрее, быстрее, быстрее — размазывались в полосы, и их крутящаяся воронка неумолимо затягивала Игоря. Он отчаянным усилием попытался задержаться на краю, зацепиться хоть за что-то — не смог и соскользнул по сужающейся спирали в никуда…

Там же, какое-то время спустя

Теперь он мог говорить — медленно, передыхая и собираясь с силами после каждого слова. Но мог. И первым делом сообщил главное:

— У нас… убийца…

Сам понял, что получилось смутно, неясно, и попытался как-нибудь внятно, коротко и убедительно сформулировать мысль: речь не о нем, вернее, не о том, кто так с ним обошелся… Не успел.

— Я знаю, — сказала Барби на удивление спокойно. — Настю уже нашли.

Наверное, в его глазах стоял вопрос, или целая череда вопросов, потому что Барби сочла нужным пояснить:

— Когда началась пальба, Стас… того… немного психанул. Кинулся к капсуле. Не то в космос сбежать решил, не то отсидеться. Открыл — а там… Ты ведь все знаешь? Ты ее и закрыл, чтобы панику не поднимать?

Кивнуть сил не было, Игорь опустил и после паузы поднял веки.

Но о какой стрельбе речь? Значит, засада Константина все-таки сработала? И убийца просто действовал чуть сложнее, чем они рассчитывали: решил сначала обезвредить Игоря, чтобы тот не включил освещение в самый неподходящий момент, и лишь затем взялся за Орлова… Стало быть, он пойман? Или… или мертв? Игорь никогда и никому не желал смерти, но так оно будет лучше. Для всех.

Он спросил:

— Кто… стрелял…

— Не знаю, — пожала плечами Барби. — Визитку не оставил, а Надя ничего в темноте не разглядела.

Надя… Что-то не сработало… Что-то пошло не так… Всё, черт побери, пошло не так!

— Орлов… жив?..

— Жив-здоров. Но почему тебя интересует он? Только он? Что-то вы ведь тут затевали, пинкертоны доморощенные…

Игорь слушал и не узнавал Барби. Ни следа прежней манерной томности. Мимика, жесты, строй речи — все другое.

А еще Игорь не мог взять в толк, как совсем недавно (или давно?.. не понять…) воспринимал Барби как совершенную красавицу. Сейчас ее алые, ярко-ярко накрашенные губы казались ему ртом вампирши, только что оторвавшейся от изысканной трапезы, от свеженькой артериальной крови… Как же Игорь не замечал этого раньше?

— Рассказывай, — сказала Барби приказным тоном. — Рассказывай всё.

Игорь понимал, что не надо говорить ничего, по крайней мере до встречи с Орловым и полного прояснения обстановки. Но понимал как-то отстраненно, каким-то дальним краешком сознания — словно некую абстрактную истину, имеющую весьма условное отношение к жизни…

А рассказать хотелось. Нестерпимо хотелось. Кому угодно, хоть бы и Барби — выплеснуть, поделиться, не держать в себе…

Он говорил долго, медленно, делая длительные паузы между словами.

Она вколола мне какую-то сыворотку правды, решил Игорь. И в самом деле, как иначе объяснить внезапный приступ словоохотливости? Словесный понос, грубо говоря… Выболтал всё, словно не умеющая хранить секреты второклассница. Хотя ожидать такого подвоха от Барби? Смешно… Скорее, всё получилось случайно, — где-то и когда-то Игорь читал, что некоторые медицинские препараты имеют такой вот побочный эффект: делают пациента необычайно говорливым и правдивым…

Но какова бы ни была причина, размышлять о ней уже поздно. Стоит подумать о следствиях. Что знают двое, знает и свинья, — так, кажется, говорят в подобных случаях французы. А уж трое… Если куколка хотя бы одной подружке шепнет на ушко полученную от Игоря информацию — через сутки все поголовно на «Немезиде» будут знать о негласной роли Орлова. И действия того весьма затруднятся.