Виктор Точинов - Мёртвые звезды

— Там! В изоляторе! — быстро выкрикнул он. — Под койкой!

«Только не стреляй, ведь надо же проверить, ведь я мог и соврать… Ну опусти же пистолет, и забирай свою ненаглядную камеру, посмотри, как я раздавлен, как дрожат у меня губы, — какого подвоха можно ждать от такого слизняка?» — мысленно твердил Игорь, почему-то уверенный, что его заклинание подействует, что именно так Орлов и поступит. Твердил — и осторожно, бочком, приближался к диатермокоагулятору. Штучка компактная, но массивная, и, как убедился сегодня Игорь, ничем, кроме ножек-присосок, не крепится к подставке.

Константин не выстрелил. Но и не полез под койку. Дернул стволом в сторону изолятора:

— Доставай!

Игорь двинулся туда медленно-медленно. Отсрочка получена, но как ее использовать — непонятно. Про койку он сболтнул сгоряча, первое, что пришло в голову. Хотя, не исключено, камера там — не так много мест в крохотном изоляторе, где можно ее спрятать.

Он вплыл внутрь, лихорадочно пытаясь просчитать хоть какой-то план действий. Запереться — ничего иного в голову не приходило. Но Орлов тоже понимал, в чем единственный шанс Игоря, — и держался настороже. Двигался сзади, сохраняя дистанцию, а потом завис у входа в изолятор, опершись о люк, открывался тот наружу…

Сверток действительно парил там, над самым полом, возле решетчатого отверстия пылесборника. Игорь дотянулся до него кончиками пальцев, потянул к себе — чувствуя, что тянет собственную смерть.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Константин, — а то: что за камера, какая камера…

«Сейчас выстрелит, — понял Игорь, — резонов медлить у него нет». И все-таки он выдвигался из-под койки с микроскопической надеждой: вдруг пронесет? Вдруг у Орлова есть еще какие-то планы в отношении Игоря?

Раздался звук, значения которого он не понял, да и не вдумывался… А затем грохнул выстрел.

Человек, чье имя было написано неровными буквами на смятом пакете из-под рыбьего корма, проснулся поздно, он всегда просыпался так, — когда у многих встающих по будильнику граждан рабочий день уже близился к концу.

Проснулся, и потянулся сладко-сладко, и повалялся несколько минут в блаженной истоме, окончательно переходя из мира грёз в суровую реальность. Впрочем, его личная, персональная реальность была не такая уж и суровая — человек любил и умел жить в комфорте.

Потом он вспомнил, что день сегодня непростой, особый, — и резко сел на кровати. Да уж, всем дням день, давненько не взрывались такие бомбы в виртуальном медийном пространстве…

Человек с сожалением посмотрел на существо, делившее с ним роскошное, прямо-таки королевское ложе. Существо свернулось калачиком, разметав по подушке шелковистые локоны и выставив из-под одеяла соблазнительную упругую попку. Человек вздохнул, утреннего продолжения ночных игр не получится, времени слишком мало (естественно, ночь и утро в его разумении несколько отличались от общепринятых).

Ладно, малыш, поспи, заслужил… Умненький мальчик, хорошо понимает, что только на амбразуру бросаются грудью, но если хочешь стать ТВ-звездой, вперед стоит выставлять другую часть тела. Спи, звездёныш…

Человек поднялся, накинул халат, босиком пошлепал в ванную, пол с электроподогревом щекотал ступни приятным теплом.

Звали человека Георгием Ниязовичем Измайловым, но иногда он не чинясь — лишь для высших и равных — откликался и на Жоржа. А в еще более узком, интимном кругу был известен как Жожо.

Свет в ванной зажегся автоматически, и сама собой включалась музыка — заунывная вариация на тему эллингтоновского «Каравана», отчего-то именно под нее Жоржик любил подолгу разглядывать в зеркале свое лицо, прежде чем приступить к «утренним» процедурам…

Сегодня процесс не затянулся. Сегодня Жоржик увидел в зеркале то, что никак не должен был увидеть. Нет, не вулканический прыщ, внезапно выскочивший на лбу, — фигуру в камуфляже и капюшоне с прорезями, стоявшую в дверях ванной.

Камуфляжник — громадного роста, широченный в плечах — чуть склонил голову набок, и, казалось, наслаждался ретро-музыкой. Затем шагнул вперед, и за спиной его обнаружились еще двое, одетых схожим образом.

Жоржик не испугался. Когда в жизни достигаешь такого уровня, как он, опасаться приходится многих вещей, но незнакомцы в мимикрирующей униформе в их число не входят. Прошли времена Большой Зачистки, и маски-шоу ныне не в моде.

Он открыл рот, чтобы сказать всё, что думает о незваных гостях, врывающихся в дом лишь на том основании, что он вернулся вчера с работы сильно уставший (на самом-то деле — изрядно подшофе), и не смог с трех попыток угодить «шевроле-принцем» в ворота подземного гаража, и оставил его на улице, ну, может быть, слегка перекрыв проезжую часть, не повод же…

Ничего сказать Жорж не успел. Из раскрывшегося рта вырвался лишь сдавленный, шипящий звук, а лучший шоумен года по версии «Глобал-ТВ» и член совета директоров КРТ согнулся пополам, вцепившись двумя руками в промежность. Упасть ему не дали, придержали за плечи.

— Сейчас расскажешь о своей работе на Ти-Ви-Кей, — рокотал где-то над ним густой бас, спокойный, даже равнодушный. — С подробностями, с датами, цифрами, фамилиями. Будешь молчать или врать — отрежу яйца и скормлю. Без шуток, не ты первый.

Жоржик помотал головой, давая понять, что на такие понты его не взять, что без адвоката он и слова не вымолвит.

Сейчас он уверился, что эти громилы — «эсэсовцы», люди Моргулиса, что-то пошло не так и проклятый выскочка сорвался с цепи, либо кто-то из его подчиненных решил выслужиться, действуя через голову шефа… Всё плохо, но самого страшного опасаться не стоит, и Моргулис, и его гориллы в системе , и понимают правила игры…

Он почувствовал, как его разворачивают, как задирают голову вверх, ухватив за волосы. Потом увидел быстро приближающийся край раковины — розовенький, гламурненький.

Хрясь! — слишком больно не было, по крайней мере на фоне той страшной боли, что продолжала терзать мошонку. Сводила с ума не боль, а дикая кошмарность ситуации: Жоржик смотрел на красные пятна, запятнавшие розовый фаянс, на белеющие меж них осколочки, — и не мог поверить, что это его кровь. И его зубы.

Выстрел прозвучал на удивление слабый — детские петарды и то громче взрываются в замкнутых помещениях. Еще удивительней, что боли Игорь не почувствовал, вообще ничего не почувствовал… Орлов промахнулся? С полутора-то метров?

Удивление отчасти рассеялось, когда он услышал жесткий голос Барби, прежние воркующие интонации сменились холодной издевкой:

— Я польщена твоим столь высоким мнением о моем тельце, Костик. Можешь полюбоваться им напоследок.