Александр Зорич - На корабле полдень

Разбудил опосредованно, через рацию, установленную на громкую связь.

– Здесь Млечин. К нам что-то движется!

Я проснулся мгновенно. С первым же звуком – привычка. И сразу сообразил: это ягну, долбаные епископы-бишопы.

Потому что больше некому. Если тебе говорят, что в лесу полно волков, уж будь уверен: нападут на тебя волки, а не белые медведи.

– Млечин, понял тебя! – рявкнул я в рацию. – Ноги в руки – и двигай прямо к своей машине!

Затем, обернувшись, я прокричал в темноту спортзала:

– Эскадрилья, подъем! По машинам! – и для усиления эффекта, который был, признаюсь, нулевым, я включил свет. Притом – сразу весь.

Когда мы ложились спать, я твердо решил для себя, что ответом на нападение бишопов может быть только одно – немедленное бегство.

Мы, семь пилотов с автоматическими пистолетами ТШ-ОН, на земле не сможем оказать серьезного сопротивления ни бишопам, ни эзошам, ни даже обычному отделению егерей «Атурана».

А «не сможем» означает – «не будем».

Когда мы выбежали на улицу, из соседней двери нам навстречу высыпали перепуганные американцы.

Как и положено начальнику, Данкан бежал впереди всех. На нем были ночные спортивные штаны с пузырями на коленях, майка с засохшими каплями майонеза и бейсболка с надписью «янкиз чего-то там». Лицо у Данкана было осунувшимся, а глаза, обычно ясные, казались двумя губками, напитанными грязной водой.

– Данкан, это бишопы… Идут по нашу душу! – крикнул я. – Скажи своим, пусть разбегаются и прячутся, кто где может.

Данкан, не откладывая в долгий ящик, перевел мою тираду для подчиненных.

Уже в который раз незнакомый американский показался мне по-средневековому трогательным и убаюкивающе мелодичным. Эх, может, надо было в Академии не выпендриваться, не строить из себя человека современного и прагматичного, а тупо американский в качестве иностранного языка взять?

Да, он ни к чему. Да, он бесполезен. Но он та-акой красивый! Такой мурлыкающий, округлый!

– Значит, улетаете? – спросил Данкан, пряча печаль.

«Слава Богу, не рассчитывает, что мы тут подрядимся его артель оборонять», – с облегчением подумал я.

– Улетаем, да. Точнее, не улетаем, а взлетаем. Когда будем в воздухе, постараемся ваших гадов ползучих по максимуму перебить. Но вы все равно действуйте, как привыкли… Прячьтесь… У вас ведь есть убежища, да? Сталинград не устраивайте!

Вспомнив расположение флуггеров, я на бегу приказал Дофинову:

– Вам придется взлететь последним! Ваш «Громобой» идеально подходит для ведения заградительного огня с земли. Прижмете ягну хотя бы минуты на три – уже хорошо.

– Почту за честь! – отчеканил Дофинов.

Я обрадовался – в глубине души я опасался, что Дофинов сейчас снова будет рваться покомандовать.

Мне выпало бежать дальше других.

Что, в общем, справедливо: командир эскадрильи должен проконтролировать занятие боевых машин своими подчиненными.

Вот я и контролировал. Хоть и без особого рвения.

Пак – тот уже в кабине. Вспыхнули посадочные фары его «Орлана», бортномер 208.

Следующий – Млечин, который примчался из своего ночного дозора на ярко-оранжевом моноцикле.

За ними – Дофинов, Княжин, Лобановский…

Цапко, чей «Орлан» был замаскирован особенно тщательно, спросонья пробежал мимо своей машины. Разиня.

– Серега, назад! Твой вон там! – подсказал я.

Вдруг присыпанный глиной брезент, облекавший «Орлан» бортномер 202, который пилотировал Цапко, с оглушительным треском лопнул.

Взметнулись заблестевшие в лучах дальних прожекторов стальные змеи.

– Бишоп!

Я припал на колено, вскинул свой пистолет и выпустил в поганца, напугавшего всех до судорог, целую обойму.

Цапко сделал то же самое. Увы, это не помешало закованному в сверхпрочный экзоскелет инопланетянину без видимого усилия вырвать с мясом носовую стойку шасси новехонькой боевой машины.

Носовой обтекатель «Орлана» тяжело ударился о грунт.

Увы, эту машину в воздух уже не поднять…

– Серега, полетишь со мной! – скомандовал я. – Бежим!

Но я не учел легендарного упрямства Цапко, имевшего, по моей реакционной теории, малороссийские корни.

– Я ему это так не спущу! – с мстительным прищуром Тараса Бульбы сказал он. – Матчасть мою портить!

Я взмахнул рукой, чтобы ухватить Цапко за шиворот и силой потащить за собой, но он с невероятной ловкостью одержимого вывернулся, заложил вираж и, взлетев по ступенькам, оккупировал водительскую кабину огромного бульдозера.

Было ясно, что единственной адекватной помощью безумцу будет не драка с командиром (то есть со мной), а четыре пушки моего «Орлана».

Что было мочи я побежал к своей командирской машине, проклиная Серегину самодеятельность. Вот он всегда такой сверхрациональный и сверхкритичный, сверхаккуратный и сверхответственный, такой и этакий… пока планка не упадет.

За моей спиной засверкали разноцветные молнии – то были вспышки инопланетных лазерных ружей и лазерпушки «Стилет», из которой огрызался героический Дофинов.

На несколько секунд я совершенно оглох – над моей головой пронесся стремительно взлетевший Пак.

Ну хоть кто-то послушался!

Хорошо, что он взлетел. Сейчас сделает вираж и пройдется по головам бишопов вольфрамовым ливнем!

Само собой, мне было не до надевания скафандра «Гранит-3» – как и всем нам. Пилотское кресло моего «Орлана» еще ползло вниз по направляющим, а я уже плюхнулся в него, застегнул сбрую страховочных ремней и, не целясь, выпустил еще одну обойму «Тульского Шандыбина» в бишопа, который искалечил «Орлан» Цапко.

Между тем мой горячий малороссийский друг, прикрываясь толстым ножом бульдозера от лазерных залпов инопланетянина, мчался на него как рыцарь на дракона.

Я попытался воззвать к разуму Цапко.

– Серега, ты меня слышишь? – заорал я. – Немедленно выпрыгивай и беги ко мне! Пока не поздно!

Куда там…

– Сейчас его прикончу – и прибегу! – выплюнул в эфир упрямец Серега.

Удивительно, но он почти добился своего!

Нож бульдозера прошел в считаных сантиметрах от брюха бишопа!

Но, конечно, инопланетный спецназовец был достаточно ловок, чтобы не стать жертвой неповоротливого железного варвара.

Ягну отскочил вбок. И, выбросив плети щупальцев, вырвал яростно брыкающегося Цапко из кабины.

Внутри меня все онемело.

Хотя я был уже на своем пилотском месте и даже запустил реактор «Орлана», нужны были еще минимум пятнадцать секунд, чтобы лазеры смогли дать первый импульс. За эти пятнадцать секунд, осознавал я, бишоп уверенно намажет на хлеб моего второго – после покойного Кольки Самохвальского – лучшего друга.

Допустить, чтобы мой второй лучший друг погиб у меня на глазах так же, как это случилось с Колей, который до сих пор снится мне ночами, я, понятное дело, не мог.