Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

Волосы у меня растут. Уже появилась бородка.

Я начал мастурбировать, хотя далеко не каждый день. Все это, конечно, уходит в переработку. Я заявляю, что скафандр – моя любовница. Его это ничуть не забавляет.

Мне не хватает моих обычных удобств, но секс, по крайней мере, может быть воссоздан подручными средствами, тогда как все остальное кажется нереальным – не более реальным, чем сновидения. Теперь я кое-что вижу во сне, обычно одно и то же. Я лечу куда-то. Не знаю, что это за транспорт, но почему-то мне известно, что он движется. Может, космический корабль. А может, самолет, или поезд, или морское судно… Не знаю. Но происходит всегда одно и то же: я иду по мшистому коридору мимо растений и меленьких прудиков. Снаружи – когда мне это видно – какой-то пейзаж, но я не обращаю на него особого внимания. Может, это вид планеты из космоса, может, горы или пустыня, а может даже, подводный мир. Мне все равно. Я приветственно машу знакомым. Я ем какую-то закуску, чтобы дотянуть до обеда, на моем плече полотенце. Кажется, я собираюсь поплавать. Воздух свежий, и я слышу, как из колонки доносится прекрасная музыка; я ее почти узнаю. В чем бы я ни находился, оно движется очень ровно и тихо – никакого звука, вибрации, никакой суеты; все очень надежно.

Я по достоинству оценю все это, если когда-нибудь увижу снова. Тогда я пойму, что значит чувствовать себя в такой безопасности, когда все твои прихоти исполняются, когда ты ничего не опасаешься и уверен в себе.

В этом сне я никогда никуда не попадаю. Каждый раз я просто иду. Сон всегда один и тот же, всегда одинаково приятный, начинается и заканчивается в одном месте, все вокруг остается без изменений, все предсказуемое и отрадное. Все ясное и четкое. Я все вижу и ничего не упускаю.

Тридцатый день. Горы остались далеко позади, и я иду – мы идем – вдоль древнего лавового туннеля. Я ищу какую-нибудь трещину внизу: думаю, было бы забавно пройтись и внутри туннеля – места в нем, кажется, достаточно. Но скафандр говорит, что, следуя вдоль туннеля, мы идем не совсем в нужном нам направлении, база немного в другой стороне, хотя мне кажется, мы уже достаточно близко. Он потворствует мне. Я этого заслуживаю. Я уже больше не могу сворачиваться калачиком по ночам. Скафандр решил, что мы теряем слишком много кислорода, сращивая каждый раз конечности, так что мы перестали. Поначалу я ненавидел ощущение тесноты, когда нельзя почесаться, но теперь я особо не возражаю. Теперь мне приходится спать, засунув свои руки и ноги в руки и ноги скафандра.

Лавовый туннель загибается, уходя совсем в другом направлении. Я стою, глядя на него, – он петляет и теряется вдалеке, на крутом склоне потухшего щитового вулкана. Черт бы его драл – не в ту сторону.

– Ну что, спустимся и пойдем куда нужно? – говорит скафандр.

– Ладно, идем, – ворчу я.

Я спускаюсь. Я потею. Я вытираю лоб под шлемом, трусь, мотая головой вверх и вниз, как чешущееся животное.

– Я потею, – говорю я скафандру. – Почему ты позволяешь мне потеть? Я не должен потеть. Ты не должен позволять мне потеть. Ты, наверно, думаешь о чем-то другом. Ну-ка, давай, делай, что тебе положено.

– Извини, – говорит скафандр неприятным голосом.

Я думаю, ему надо быть более внимательным ко мне. Для этого он и существует – разве нет?

– Если хочешь, чтобы я вышел наружу и прогулялся, так я могу, – говорю я ему.

– В этом нет необходимости.

Жаль, что он не предложил мне отдохнуть. Меня снова одолевают слабость и головокружение, и я чувствую, что, когда мы спускаемся с крыши лавового туннеля, скафандр выполняет большую часть работы. Боль в кишках вернулась. Мы снова движемся по долине, усеянной валунами. Мне хочется поболтать.

– Скажи, скафандр, ты не задавался вопросом, а стоит ли вся эта игра свеч?

– Какая игра и каких свеч? – говорит он, и я слышу в его голосе нотки снисходительности.

– Ну ты же знаешь – я о жизни говорю. Стоит ли она всех этих… хлопот?

– Нет.

– Нет?

– Нет, я хочу сказать, что никогда об этом не думал.

– Почему? – На ходу я задаю краткие вопросы, чтобы экономить энергию. И дыхание.

– Мне нет необходимости думать об этом. Это не имеет значения.

– Не имеет значения ?

– Вопрос неуместный. Мы живем. Этого достаточно.

– Вот как. Значит, все так просто?

– А почему нет?

– Почему?

Скафандр погружается в молчание. Я жду, что он скажет что-нибудь, но он молчит. Я смеюсь, размахиваю нашими обеими руками.

– Я спрашиваю, что все это такое, скафандр? Что все это значит?

– Какого цвета ветер? Какой длины струна?

Об этом нужно подумать.

– Что такое струна ? – спрашиваю я наконец. Я подозреваю, что упустил что-то.

– Не бери в голову. Идем.

Иногда я жалею, что не могу увидеть скафандр. Теперь, когда я начал об этом задумываться, у меня возникает странное ощущение оттого, что я не вижу собеседника. Только пустой голос, чем-то похожий на мой собственный. Он звучит в пространстве между внутренней поверхностью шлема и моим черепом. Я бы предпочел, чтобы у него было лицо или хоть что-нибудь, на что можно смотреть.

Будь у меня по-прежнему камера, я бы сделал фотографию нас обоих. Будь здесь вода, я бы смог увидеть отражение нас обоих.

Скафандр той же формы, что и я, правда несколько больше по размерам, но его разум – не мой, он независим. Это меня тревожит, хотя, думаю, так оно и должно быть. Но я рад, что выбрал полноценную версию с интеллектом 1,0; стандартный вариант с уровнем интеллекта 0,1 не составил бы мне компанию. Может быть, мое здравомыслие измеряется тем местом, где стоит запятая десятичной дроби.

Ночь. Пятьдесят пятая ночь. Завтра будет пятьдесят шестой день.

Как мои дела? Трудно сказать. Дышать стало тяжело, и я уверен, что похудел. Волосы отросли, борода стала довольно внушительной, хотя и несколько клочковатой. Волосы выпадают, и мне каждую ночь приходится выкручиваться и съеживаться, чтобы ухватить выпавший пучок волос и выбросить его в мусорник, иначе начинается зуд. Я просыпаюсь по ночам от приступов боли внутри. Словно какая-то маленькая жизнь скребется и колотится, просясь на свободу.

Иногда мои сны – сплошные сновидения, иногда – нет. Петь я уже бросил. Земля все стелется и стелется под ноги. Я и забыл, что планеты такие большие. Эта еще сравнительно маленькая, но и ей, кажется, нет конца. Мне очень холодно, а при виде звезд хочется плакать.

Меня мучают эротические сны, и я ничего не могу с ними поделать. Они похожи на тот старый сон, в котором я иду по кораблю или бог его знает по чему… только в этом сне люди вокруг меня голые, они ласкают друг друга, а я направляюсь к своей любовнице… но когда я просыпаюсь и пытаюсь мастурбировать, ничего не происходит. Я стараюсь изо всех сил, но, кроме усталости, ничего не чувствую. Может быть, этому сновидению не хватает эротичности, фантазии… но оно остается неизменным.