Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

Вы меня немного разочаровали, Сма. Я думал, вы меня поймете. Я уверен: тот, кто пытается быть безупречно справедливым и беспристрастным, не ищет похвал; но все же тот, кто ведет себя честно, а не руководствуется соображениями личного комфорта, может надеяться, что его мотивы не будут откровенно ставиться под сомнение. Я мог бы отказать Линтеру в его просьбе. Я мог бы сказать, что у меня эта мысль вызывает неприятие и я не хочу делать ничего подобного. Я мог бы построить адекватную защиту на одних только эстетических аргументах, но я этого не сделал.

На это есть три причины. Первая. Это была бы ложь с моей стороны. Я не нахожу Линтера более отталкивающим или отвратительным, чем прежде. Значение имеют его разум, его интеллект и состояние, в котором он находится. Физиологические детали по большому счету дело десятое. Конечно, его тело теперь стало менее эффективным, чем прежде, менее изощренным, более уязвимым, менее гибким по многим показателям, чем, скажем, ваше… но он живет на Западе в двадцатом веке и относится к экономически привилегированному слою. Ему не требуются отточенные рефлексы или ночное зрение острее совиного. Так что физические изменения воздействовали на его целостность как мыслящей личности в гораздо меньшей степени, чем ранее принятое им решение остаться на Земле.

Вторая. Есть только один способ убедить Линтера в том, что мы хорошие ребята, – это быть справедливыми и разумными, даже если сам он при этом и не кажется таковым. Если мы напустимся на него только потому, что он не действует так, как нравится мне или любому из нас, то тем самым укрепим его в представлении, что Земля – его дом, а человечество – родня.

Третья (и одной этой причины вполне достаточно). В чем состоит наша цель, Сма? Что такое Культура? Во что мы верим, пусть почти и не говорим об этом, пусть разговор об этом и смущает нас? Конечно, больше всего – в свободу. Релятивистскую, изменчивую разновидность свободы, не ограниченную законами, не закрепленную нравственными кодами, но… в конечном счете… именно потому, что ее так трудно определить и выразить, – свободу гораздо более высокого качества, чем любые ее проявления на планете под нами в данный момент.

Те же самые технологии, те же самые производственные излишки, которые, насытив наше общество, позволяют нам сейчас находиться здесь и, кроме того, дают возможность выбирать, как повлиять на земные события, давным-давно позволили нам жить по своему выбору, при одном ограничении: распространять этот принцип и на других. Это настолько основополагающий принцип, что не только во всех земных религиозных сочинениях он сформулирован более или менее одинаково, но почти любая религия, философия или иная система верований, существовавшая где-либо, содержит это положение. Но наше общество, согласно какой-то извращенной логике, стыдится этого часто формулируемого идеала, которого мы уже достигли. Мы живем с нашей свободой, пользуемся, наслаждаемся ею в той же мере, в какой наши добрые земляне о ней рассуждают. А рассуждаем мы о ней не чаще, чем земляне там, внизу, воплощают этот стыдливый идеал в жизнь.

Дервли Линтер – такой же продукт нашего общества, как и я, и в этом качестве (по крайней мере, пока не доказано, что он действительно «сумасшедший») имеет полное право ожидать исполнения своих желаний. Да один только тот факт, что он попросил о подобных изменениях – и принял их от меня, – доказывает, что он мыслит как культурианец, а не как землянин.

Короче говоря, даже при мысли, что у меня есть вполне основательные тактические соображения для отказа в его просьбе, оправдать этот отказ мне было бы не легче, чем, скажем, его немедленное похищение с Земли в тот момент, когда я заподозрил его в желании остаться. Я могу быть уверенным в своем праве убеждать Линтера вернуться назад, если я не сомневаюсь в том, что мое собственное поведение (как поведение наиболее сложной сущности) безупречно и согласуется как с базовыми принципами нашего общества, так и с моими возможностями для их реализации.}

Во время всего этого монолога я оставалась неподвижной, а когда автономник закончил, посмотрела на его полосу восприятия и вздохнула.

– Ну что ж, – сказала я, – не знаю. Звучит чуть ли не… благородно. – Я сложила руки на груди. – Одна только беда, корабль, – я никогда не знаю, говорите вы искренно или же просто ради красного словца.

Автономник несколько секунд оставался на месте, потом повернулся и ускользнул прочь, не сказав больше ни слова.

Когда я в следующий раз увидела Ли, на нем была форма, как на капитане Кирке в «Звездном пути».

– Эй, что за чертовщина? – рассмеялась я.

– Не смейся надо мной, инопланетянка, – нахмурился Ли.

Я читала по-немецки «Фауста» и поглядывала на двоих моих друзей, игравших в снукер. Гравитация в бильярдной была несколько ниже стандартной, чтобы шары лучше катились. Я попросила корабль (когда он еще разговаривал со мной), почему он не уменьшил внутреннюю гравитацию до стандартной земной – подогнал же он под земной цикл смену дня и ночи. «Это потребовало бы слишком серьезной переналадки, – ответил тогда корабль. – Мне было не до этого». Ну и как вам нравится такое всемогущество?

– Ты этого не знаешь, – сказал Ли, садясь рядом со мной, – ты была на EVA, но я собираюсь стать капитаном этого корыта.

– Да неужели? Очаровательно. – Я не спросила у него, что такое EVA и где оно находится. – И как же именно ты собираешься занять эту высокую, чтобы не сказать недостижимую должность?

– Пока не знаю, – признался Ли. – Но думаю, что у меня есть все необходимые качества.

– Рассмотрим исходные пороговые качества. Я знаю, что ты собираешься…

– Смелость, предприимчивость, знания, умение руководить… в том числе и женщинами. Отточенный ум и мгновенная реакция. А кроме того, преданность и способность быть объективно безжалостным, когда речь идет о безопасности моего корабля и моей команды. За исключением тех случаев, когда на карту поставлена безопасность Вселенной, – тогда мне скрепя сердце придется рассмотреть возможность отважного и благородного самопожертвования. Естественно, если такая ситуация когда-либо возникнет, я попытаюсь спасти офицеров и команду, подчиненных мне. А сам погибну с кораблем.

– Конечно. Это…

– Постой, у меня есть еще одно качество, о котором я тебе никогда не говорил.

– Да неужели?

– Несомненно. Честолюбие.

– Как глупо с моей стороны. Ну да.

– Тебе должно быть известно, что до сего дня никто и не помышлял о должности капитана «Своевольного».

– Вполне объяснимое упущение. – Моя подружка Джавинс превосходно подрезала черный шар, и я зааплодировала. – Отличный удар.