Роман Злотников - Пришельцы. Земля завоеванная (сборник)

– Что ты сделала с капсулой? – спросил он, доставая нож. Оставалось десять минут. Еще вполне можно было успеть.

Девчонка вздернула подбородок. Ну конечно, сучка заблокировала пневматику аварийным антитеррористическим кодом. Его можно еще раз ввести и отменить в течение трех минут, как ошибку. Если этого не сделать, код «террор» подтвердится, капсула с максимальным ускорением помчится в изолированный подземный бункер, и там уже с ними обоими будут разбираться спецслужбы.

Нелюди не были слабыми доверчивыми овечками.

Можно ли за три минуты причинить ей достаточно боли и страха, чтобы она разблокировала капсулу?

Оказалось – нельзя.

Винсент вытер руки о футболку – кровь была противная, липкая, как-то по-особому скользила между пальцами. Девка лежала на полу, сипела – голосовые связки он ей осушил ребром ладони, когда капсула уже начала двигаться, все ускоряясь, удаляясь от намеченной цели и превращая высокую жертву Винсента в фарс, в нелепое и очень ресурсоемкое самоубийство.

Глаза у нечеловеческой девки были очень синие, она смотрела прямо на Винсента и плакала, обнимая свой окровавленный живот и зажимая глубокую рану в болевой точке над коленкой.

– Закрой глаза, сука, – сказал он, сглотнув, не в силах больше выносить этой испуганной, обвиняющей синевы. – Закрой, а то выколю.

Но она все смотрела и смотрела, дрожа.

И тогда, сам не отдавая себе в этом отчета, он тоже заплакал – по ней и по себе. И, вопреки всему, во что его приучили верить, он почему-то очень пожалел, что уже нажал на кнопку.

Сразу после взрыва наступает тишина.

Либо потому, что более громкого звука рядом нет, ударной волне нечего противопоставить.

Либо потому, что у слущающего лопнули барабанные перепонки, он прижимает руки к окровавленным ушам и беззвучно кричит в мир, перевернутый и искореженный тем, что случилось.

Археологи находят стойбища кроманьонцев с ожерельями из зубов неандертальцев и с обглоданными неандертальскими костями в кострищах.

И наоборот.

И кто из них прав?

Можно долго вглядываться в настоящее и прошлое – как в темную, бездонную воду, которая течет, меняется, поднимается волнами, порою грозя захлестнуть и самого наблюдателя. Что мелькает в темных потоках – рыбы или тени, безымянные чудовища или облака песка?

Кто прав – они или мы?

Что делать – покориться потокам истории или, «ополчась на море смут, сразить их противоборством»?

Кто наследует Землю?

В это счастье было трудно поверить. Айвен наконец-то оказался на земле Кур-Ити-Ати. Впрочем, «на земле» – слишком громко сказано. Так, клочок суши. Правда, и «клочок суши» – тоже не самые точные слова для этого случая и такого пункта назначения, известного каждому с детства.

«Битва над Кур-Ити-Ати», «Поражение над Кур-Ити-Ати». Последний и, как говорят, почти безнадежный, а оттого – еще более героический бой землян против оккупантов. В учебниках сражение излагалось очень увлекательно: со схемами, картами и яркими иллюстрациями. Так, что даже девочки, а не только мальчики, проглатывали эти видеоницы, не останавливаясь, на одном дыхании. Кроме того, текст там был такой душевный и произносился с такой болью! Каждый чувствовал, как близка была Победа. Как возможна была Свобода. Но нет, нет, не получилось. Земля проиграла и была оккупирована.

Дальше в учебниках была маленькая поясняющая главка-серия «Поражение и Преображение». Следующий раздел, включающий много параграфов и идущий уже до конца учебника, так и назывался – «Оккупация. Порядок, Мир и Счастье на Земле». И в этих словах тоже была справедливость. Высшая, пожалуй, справедливость. Ну, будто поминки после смерти самого близкого и родного человека. ЭТО случилось, ЭТО не изменить. Глупо, бессмысленно спорить, потому что тут действуют силы высшего уровня. А значит, нужно просто смириться и научиться с ЭТИМ жить. Потому что оккупация – оккупацией, но жить-то все равно надо…

Уже по оформлению карантинной комнаты чувствовалось, что ты попал в особое место, недоступное простым смертным, а только тем, кто обслуживает тех, кто общается с богами. Айвен часто думал (но никому, конечно же, не говорил) о том, что об оккупантах, инопланетянах в учебниках, q– и v-книгах рассказывается, словно о богах. Так подробно и убедительно расписывается их мудрость, сила, чувство справедливости. Ну и капризы, конечно. Тут даже отдельный пример приводился: до наступления Эры Поражения люди говорили о «капризной Фортуне» (это у них, наивных, была такая богиня), а после – «ОНИ капризны». Под «ОНИ» подразумевались именно оккупанты. К счастью, капризов у них немного. Но главный из них, «Оккупационный Космический Налог», был все же очень обидным и воспринимался населением тяжело, болезненно. Говорят, даже случались бунты (такие же наивные и бессмысленные, как восстание против смерти). Они подавлялись четко, беспощадно и так быстро, что по-настоящему ни «Порядка», ни «Мира и Счастья» на Земле не нарушали.

Рассказывали об этом шепотом и наедине, так что никто даже и не знал доподлинно – а были ли они вообще, эти бунты? Может быть, их просто выдумывают для самоуспокоения? Мол, да, сам я умный и потому трусоватый, но есть, есть на Земле люди сумасшедшей храбрости, способные на такое. И восхитишься мысленно их героизмом. И почтишь мысленно их светлую память. От этого становится легче на сердце, будто сделал что-то хорошее, нужное, правильное. Оккупация после этого уже не кажется такой оскорбительной, и можно спокойно жить при ней дальше.

Человека, за которым следовало ухаживать Айвену, называли Старик, и это было точным прозвищем. Разве что выглядел его подопечный не совсем человеком. Трудно сказать, отчего, в первую очередь, происходило такое впечатление. То ли от возраста, то ли от множества имплантантов и биозаменителей. Какими бы качественными, дорогими и похожими на настоящие они ни были, им все же было далеко до живой молодой или хотя бы не ветхой плоти – самого дорогого, что есть на Земле. А очень может быть, это впечатление объясняется тем, что Старик, как один из ответственных работников Оккупационного Правительства, слишком часто и напрямую общался с захватчиками-инопланетными и перенял манеры – пластику, мимику – этих почти богов.

Но все-таки Старик понравился Айвену. Чувство достоинства и властность не доходили у того до высокомерия. Напротив, он был внимателен, заботлив. От этого даже появлялось ощущение, что Старик – слуга Айвена почти в той же степени, что и Айвен – его служка. Хотя, конечно, всего лишь «почти» и только «впечатление».