Роман Злотников - Пришельцы. Земля завоеванная (сборник)

Может, и тут нужно относиться ко всему происходящему проще?

Уже вернувшись в Депо и стоя под душем, Командир вдруг подумал, что есть еще одно объяснение происходящему. Очень забавное объяснение.

Человечество и вправду проходит тест. Отдать тело близкого человека в обмен на реальную пользу для себя и всего человечества или не отдать. Десятки, сотни и тысячи людей в день принимают это решение. Миллионы в год.

Братья все эти результаты плюсуют, складывают – крестики рисуют на листах бумаги, нажимают на кнопки какого-нибудь своего навороченного компьютера, камешки бросают в чаши весов… И рано или поздно тест закончится, будет принято какое-то решение.

Например – достойны люди жить или их все-таки лучше уничтожить. Или превратить в рабов. Или прекратить с ними какие-либо контакты. И каждый человек, который думает, что решает только свои внутрисемейные дела, на самом деле определяет судьбу всего человечества. Отдать – не отдать, жить или не жить, быть или не быть, вот в чем вопрос…

«С другой стороны, – подумал Командир, одеваясь в раздевалке, – даже если это так – мы ведь все равно не знаем критерия подведения итогов. Правда ведь? Хрен поймешь, с точки зрения инопланетян отдать тело матери в обмен на богатство – правильно или нет. Мы и сами не можем этого понять, а то, что думают Братья…

Нам остается только принимать решения в каждом конкретном случае, только для себя… А что там получится в целом – что получится, то получится, от нас ведь это не зависит, правда?

Я вот вообще ничего не решаю, только перевожу пассажиров и груз. Когда ассенизаторы возят дерьмо, они ведь не задаются проблемами бытия, не прикидывают, вносят ли своим грузом посильный вклад в обогащение почвы или травят землю. Возят, выливают и снова возят.

И не думать. Не думать. Успокоиться».

Он включил телефон, когда вышел из здания Депо. Девять пропущенных звонков от жены.

– Ты звонила, милая! – сказал Командир в трубку. – Что-то случилось?

Жена ответила странным тоном, будто не могла выбрать правильную интонацию:

– Лёша… Твой брат. Он попал в аварию… в катастрофу… Когда «Скорая» приехала, он уже умер. Максим, ты слышишь?

– Слышу, – сказал Командир, остановившись. – Где он сейчас?

– В морге. Уже три часа почти.

– Я еду туда.

– Да, конечно, – сказала жена. – И еще…

– Что?

– Как ты думаешь… Ты же у него ближайший родственник? Он же не женат… Может, тебе предложат…

Командир прервал разговор, взвесил на руке телефон, словно прикидывал – не забросить ли его куда-нибудь подальше. Это ведь его брат, Лёшка. Младший брат. Ведь сколько раз просили его оставить этот проклятый мотоцикл. И что теперь?

Командир посмотрел на телефон. Отключил его. Сел на припорошенную снегом скамейку, телефон положил рядом с собой.

– Ты только возишь груз, – сказал Командир. – Всего лишь возишь груз.

Сейчас нужно прийти в себя и заняться похоронами Лёшки. Еще вчера он был жив. Еще несколько часов назад он был жив, а сейчас… Сейчас Командир должен выть, понимая, что случилось непоправимое, что его брат, его Лёшка… А он вместо этого… вместе с этим, вдруг начинает думать: а что, если… А что, если ему предложат? Не задыхается от вопиющей несправедливости произошедшего… нет, задыхается, сердце вот что-то сдавило, и в голове шумит, но где-то там, глубоко… копошится мысль, отравляя все вокруг…

Командир снова посмотрел на телефон. Жена, наверное, пытается дозвониться. Вначале подумала, что связь просто прервалась, а потом… Ему предстоит тяжелый разговор.

Нужно включить телефон. Ничего ведь не случилось. И ничего не может произойти… он примет решение.

Два неотвеченных вызова. Один – жены. Второй – незнакомый номер.

Быстро они реагируют.

Телефон подал голос. Снова звонок с того самого незнакомого номера. Командир взял телефон в руку. Наверное, он надеялся, что звонок прекратится сам собой, но телефон не умолкал.

«Такие дела, Командир. Это ведь так просто – выбрать одно из двух. Так просто.

И если ты задумался над выбором – значит, ты уже признал возможность выбора. А может, ты уже выбрал?»

Начинался еще один чудесный день.

Майское солнышко взошло над домами и улицами. Ленивые зайчики – медлительные, жирные – проникли в комнату, обшарили столы, диван и кресло. Тихонько посмеиваясь, плеснули светом сквозь прикрытые веки.

Василий сквозь сон потянулся и перевернулся с боку на бок. Проснулся. Спрыгнул с дивана, зевнул сладко.

Поднял трубой рыжий, ярче зайчиков-разбойников, хвост, хлопнул толстой лапой по полу и ворчливо уркнул – ужо вам, злыдни! Заиграетесь – будет вам. Это я просто сейчас ленивый, а так… Всех переловлю, поганцев.

Прошел в коридор, с интересом взглянув на человечьи тапки. Нет, вроде вчера особо не безобразили, наказывать не за что, но иногда так приятно…

Ладно, помилованы. Больно день приятный.

На кухне выпил водички, закусил колбаской из красной миски, рыбкой из белой и залакировал все молочком. Сообразили оставить!

Все-таки хорошо он их выдрессировал. И мысли нет о том, чтобы новых заводить.

Напевая приятную послеобеденную песню, Василий проследовал на балкон – принимать воздушные ванны.

Погода была под стать настроению. Тепло, свежая зелень на ветках, черемухой пахнет – одурительно. Птички летают – цветастые, жирные, кажется, лапу протяни – закуска сама прилетит.

Василий даже не выдержал – улыбнулся.

Взглянул наверх и влево. Так и есть, соседка сверху тут. Симпатичная, стройная кошечка по имени Семирамида – всё при ней. Сидит, греется.

– Здравствуй, малышка, – коротко бросил он, усаживаясь на перила. – Мне, конечно, наплевать, но если тебе это приятно – можешь спуститься ко мне, я не очень сильно разозлюсь.

– Ха! – коротко отвечала соседка.

Василий почувствовал себя так, будто его окунули с головой в холодную воду. А воды он, как всякий уважающий себя кот, терпеть не мог.

– Я понимаю, пламенная страсть лишила тебя дара речи. Милая, с этим надо бороться! Мы все же не настолько близки. Пока что, – вкрадчиво пропел он на одном дыхании.

– Да ты даже ко мне подняться не сможешь, тоже мне, герой-любовник… Сарделька ходячая! – Вздорная барышня издевательски хихикнула.

– Я, между прочим… – задохнулся Василий.

– Я ошибаюсь? Иди же тогда ко мне, мой милый!

Он грустно посмотрел наверх. Вот стерва. Вверх по гладильной доске, с нее на стену, еще немного вверх, потом – через пролет, зацепиться за низ балкона, а перемахнуть через перила уже дело техники.

Маршрут был легок и приятен… Лет этак пять и десять кило тому назад.

Но нравились ему стервы, такой уж характер. Кроме того, была задета мужская гордость.