All Flesh is Grass

I saw now that I was almost home. I was in front of the house of Daniel Willoughby, a big brick house, upstanding and foursquare, the kind of house you'd know, without even thinking of it, that a man like Daniel Willoughby would own. Across the street, on the corner, was the old Perkins house.

New people had moved into the place a week or so ago. It was one of the few houses in the village that was put up for rent, and people moved in and out of it every year or so. No one ever went out of their way to get acquainted with these renters; it wasn't worth one's while. And just down the street was Doc Fabian's place.

Идти уже недалеко. Я поравнялся с обителью нашего банкира Дэна Виллоуби — этакая огромная скучная махина из кирпича, с первого взгляда всякий догадается, что в таком доме может жить только тип вроде Дэниела Виллоуби. Напротив, на углу, дом старика Перкинса. С неделю назад сюда въехали новые жильцы. Это один из немногих домов у нас, в Милвилле, которые сдаются внаем, и обитатели его меняются чуть не каждый год. Никто даже не дает себе труда с ними знакомиться — охота время тратить! А дальше, в конце улицы, живет доктор Фабиан.

A few minutes more, I thought, and I would be home, back in the house with the hole punched in the roof, back with the echoing emptiness and the lonely question, with the hatred and suspicion of the town performing sentry-go just outside the gate.

Across the street a screen door slammed and feet tramped across the porch boards.

A voice yelled: “Wally, they're going to bomb us! It was on television!”

Еще несколько минут — и я буду у себя, в доме с продырявленной насквозь крышей, в пустых гулких комнатах, наедине с вопросом, на который нет ответа, а за оградой будут меня подстерегать подозрительность и ненависть всего Милвилла.

На той стороне улицы хлопнула дверь, кто-то, громко топая, бежал по веранде. И тотчас раздался крик:

— Уолли, нас хотят бомбить! Сказали по телевизору!

A shadow hunched up out of the darkness of the earth—a man who had been lying on the grass or sitting in a low-slung lawn chair, invisible until the cry had jerked hint upright.

He gurgled as he tried to form some word, but it came out wrong.

“There was a bulletin!” the other one shouted from the porch. “Just now. On television.”

The man out in the yard was up and running, heading for the house.

Из темноты приподнялась большая сутулая тень — кто-то лежал на траве или на низко, у самой земли, расставленном шезлонге, я и не видал его, пока он не вскинулся на крик.

В горле у него булькало, он силился что-то сказать и не мог.

— Экстренное сообщение! — кричал тот, с веранды. — Сейчас передают! По телевизору!

Второй, с шезлонга, вскочил и кинулся в дом.

And I was running, too. Heading for home, as fast as I could go, my legs moving of their own accord, unprompted by the brain.

I'd expected I'd have a little time, but there'd been no time. The rumour had broken sooner than I had anticipated.

For the bulletin, of course, had been no more than rumour, I was sure of that—that a bombing might take place; that, as a last resort, a bomb might be dropped on Millville. But I also knew that so far as this village was concerned, it would make no difference. The people in the village would not differentiate between fact and rumour.

This was the trigger that would turn this village into a hate-filled madhouse. I might be involved and so might Gerald Sherwood—and Stiffy, too, if he were here.

И я тоже кинулся бежать. Домой, во весь дух, не думая, не рассуждая, — ноги сами несли меня.

Я-то думал, у меня еще есть немного времени, а времени нет. Не ждал я, что слух разнесется так быстро.

Потому что это сообщение наверняка только еще слух: предполагается, что могут бомбить... говорят, что в самом крайнем случае на Милвилл, может быть, сбросят бомбу... Но для нас тут разницы нет. Милвиллцам все едино, они не станут разбирать, где слухи, а где факты.

Только этого и не хватало, чтоб ненависть сорвалась с цепи. И все обрушится на меня да, пожалуй, на Джералда Шервуда... будь сейчас в Милвилле Шкалик, досталось бы и ему.

I ran off the street and plunged down the slope back of the Fabian house, heading for the little swale where the money crop was growing. It was not until I was halfway down the slope that I thought of Hiram. Earlier in the day he had been guarding the money bushes and he might still be there. I skidded to a halt and crouched against the ground. Quickly I surveyed the area below me, then went slowly over it, looking for any hunch of darkness, any movement that might betray a watcher.

From far away I heard a shout and on the Street above someone ran, feet pounding on the pavement. A door banged and somewhere, several blocks away, a car was started and the driver gunned the engine. The excited voice of a news commentator floated thinly through an open window, but I could not make out the words.

There was no sign of Hiram.

Улица осталась позади; обежав дом доктора Фабиана, я помчался под гору, к сырой низине, где росли долларовые кустики. И уже на полпути спохватился: а Хайрам? Днем он сторожил эти кусты, вдруг он и сейчас там? С разгону я насилу остановился, пригнулся к самой земле. Наскоро окинул взглядом склон холма и низину, потом снова, уже медленно, стал всматриваться в каждую тень, подстерегая малейшее движение, которое выдало бы засаду.

Вдалеке послышались крики; наверху кто-то бежал, громыхая по тротуару тяжелые башмаки. Хлопнула дверь, где-то, за несколько кварталов, взревел мотор и рванула с места машина. Из открытого окна слабо донесся взволнованный голос комментатора последних известий, но слов я не разобрал.

Хайрама нигде не было видно.

I rose from my crouch and went slowly down the slope. I reached the garden and made my way across it. Ahead of me loomed the shattered greenhouse, and growing at its corner the seedling elm tree.

I came up to the greenhouse and stood beside it for a moment, taking one last look for Hiram, to make sure he wasn't sneaking up on me. Then I started to move on, but a voice spoke to me and the sound of the voice froze me.

Я выпрямился и медленно стал спускаться дальше. Вот и сад, теперь напрямик. Впереди уже темнеют старые теплицы и знакомый вяз на углу, тот самый, что поднялся из давнего тоненького побега.

Я дошел до теплиц, остановился на минуту — проверить напоследок, не крадется ли за мною Хайрам, — и двинулся было дальше. Но тут я услышал голос, он позвал меня — и я оцепенел.

Although, even as I stood frozen, I realized there'd been no sound.

Bradshaw Carter, said the voice once again, speaking with no sound.

And there was a smell of purpleness—perhaps not a smell, exactly, but a sense of purpleness. It lay heavy in the air and it took me back in sharp and crystal memory to Tupper Tyler's camp where the Presence had waited on the hillside to walk me back to Earth.

“Yes,” I said. “Where are you?”

Оцепенел, прирос к земле... но ведь я не слышал ни звука!

«Брэдшоу Картер», — вновь позвал беззвучный голос.

И — аромат Лиловости... может быть, даже не аромат, скорее ощущение. Воздух полон им — и вдруг резко, отчетливо вспоминается: так было там, у шалаша Таппера Тайлера, когда Нечто ждало на склоне холма и потом проводило меня домой, на Землю.

— Я слышу, — отозвался я. — Где ты?

The seedling elm at the corner of the greenhouse seemed to sway, although there was not breeze enough to sway it.

I am here, it said. I have been here all the years. I have been looking forward to this time when I could talk with you.

“You know?” I asked, and it was a foolish question, for somehow I was sure it knew about the bomb and all the rest of it.

We know, said the elm tree, but there can be no despair.

Вяз у теплиц словно бы качнулся, хотя ветерок чуть дышал — где ему было качнуть такое дерево.

«Я здесь, — сказал вяз. — Я здесь давно, долгие годы. Я всегда ждал этой минуты, ждал, когда смогу с тобой заговорить.»

— Ты знаешь? — спросил я.

Глупо спрашивать, конечно же он знает — и о бомбе, и обо всем...

«Мы знаем, — сказал вяз, — но отчаянию нет места.»

“No despair?” I asked, aghast.

If we fail this time, it said, we will try again. Another place, perhaps. Or we may have to wait the—what do you call it?

“The radiation,” I said. “That is what you call it.”

Until, said the purpleness, the radiations leave.

“That will be years,” I said.

— Нет места? — растерянно переспросил я.

«Если мы потерпим неудачу на этот раз, мы попробуем снова. Возможно, в другом мире. Или, может быть, придется подождать, чтобы ради... как это называется?»