Орсон Скотт Кард - Тень Гегемона. Театр теней (сборник)

Нет, у Петры и Боба было что-то другое. Не как у брата с сестрой, или у матери с сыном, или еще как-нибудь, как могли бы придумать психоаналитики. Просто… просто Боб ей нравился. Ей столько времени приходилось доказывать задиристым, завистливым и перепуганным мальчишкам, что она умнее и лучше во всем, и абсолютной неожиданностью стало общение с человеком настолько уверенным в себе, настолько не сомневающимся в собственном превосходстве, что он совершенно не воспринимал Петру как угрозу. Если она знала что-нибудь, чего он не знал, он слушал, внимал, запоминал. Единственный другой человек, похожий на него в этом смысле, – это был Эндер.

Эндер. Вот кого ей иногда очень не хватало. Она его обучала – и ей за это здорово доставалось от Бонзо Мадрида, который тогда был командиром. А потом, когда стало ясно, кто такой Эндер, и Петра с радостью оказалась среди тех, кто пошел за ним, подчинился ему, отдал ему себя, она втайне помнила, что была другом Эндера еще тогда, когда ни у кого не хватало на это смелости. Она переменила свою жизнь, и хотя многие думали, что она Эндера когда-то предала, он сам никогда так не считал.

Она любила Эндера, и это было смешанное чувство поклонения и притяжения, приведшее ее к глупым мечтам о невозможном будущем, о том, чтобы связать свои жизни до самой смерти. Она фантазировала, как они будут вместе воспитывать детей – самых талантливых детей в мире. И быть рядом с самым великим человеком в мире – именно таким она его считала, – и чтобы все знали, что это ее он выбрал своей спутницей до конца дней.

Мечты. После войны Эндер был сокрушен. Сломан. Знать, что именно ты истребил жукеров полностью, – это оказалось для него слишком тяжкой ношей. И она тоже сломалась во время этой войны, и стыд не позволял ей подойти к нему, пока не стало слишком поздно, пока Эндера не отделили от всех остальных.

Вот почему Петра знала, что к Бобу испытывает совсем другие чувства. Без мечтаний и фантазий, просто чувство общности. Они с Бобом были одно – не как жена с мужем или, упаси господь, любовница с любовником, – скорее как правая рука с левой. Они просто были половинками одного целого. Ничего в этом не было особо восхитительного, ничего такого, о чем стоит написать домой. Но на это можно было рассчитывать. Петра думала, что из всех ребят Боевой школы именно с Бобом они останутся дружны.

Они вылезли из шаттла и разъехались по миру. И хотя Греция и Армения довольно близко друг от друга – если сравнить с Шеном в Японии или Хань-Цзы в Китае, – Боб с Петрой даже не переписывались. Она знала, что Бобу предстоит знакомство с семьей, которой он никогда не знал, а ей надо было снова как-то войти в свою семью. Она не особо томилась по нему. И вообще им не было нужды все время видеть друг друга или болтать, чтобы знать: они остаются вместе, как левая рука с правой. Что если ей понадобится чья-то помощь, то обратится она прежде всего к Бобу.

В мире, где не было Эндера Виггина, это значило, что Боб – тот человек, которого она больше всего любит. Что именно его ей будет больше всего не хватать, если с ним что-нибудь случится.

Вот почему она могла притвориться, что ей все равно, доберется ли Ахилл до Боба, хотя это было неправдой. Она все время об этом тревожилась. Конечно, о себе тоже – быть может, даже больше, чем о нем. Но одну любовь своей жизни она уже потеряла, и, хотя говорила себе, что детская дружба к двадцати годам уже ничего не значит, Петра не хотела терять вторую.

Терминал загудел, привлекая внимание.

На дисплее высветилось сообщение:

Когда это я разрешал в рабочее время спать?

Зайди ко мне.

С такой безапелляционной грубостью мог писать только Ахилл. Она не спала, она думала. Но спорить с ним на эту тему не стоило.

Петра вышла из системы и встала из-за стола.

Был вечер, на улице темнело. Петра действительно унеслась куда-то мыслями. Почти вся дневная смена отдела теории и планирования уже ушла, и группа ночных дежурных занимала места за терминалами. Но и из дневной смены еще кое-кто остался.

Петра перехватила взгляд Вирломи, тоже задержавшейся у терминала. У девушки был встревоженный вид. Значит, она, наверное, ответила на какую-то статью насчет Брисеиды и теперь боялась возмездия. Что ж, имеет право. Кто знает, как будет говорить, писать или действовать Ахилл, если собирается кого-то убить? Лично Петра считала, что он всегда собирается кого-нибудь убить, так что ничто в его поведении тебя не предупредит, если следующий – ты. Шла бы ты домой, Вирломи, и попыталась бы уснуть. Даже если Ахилл поймал тебя на попытке мне помочь и решил убить, ты ничего не сможешь сделать, так что спи сном младенца.

Петра вышла из огромной казармы-комнаты, где они все работали, и пошла по коридору, как в трансе. Действительно ли она спала, когда Ахилл прислал письмо? Какая разница!

Насколько Петре было известно, только она во всем отделе теории и планирования знала, где находится кабинет Ахилла. Она часто там бывала, но не очень гордилась этой привилегией. У нее была привилегия невольницы. Ахилл допускал ее в свой личный мир, потому что не считал человеком.

На стене кабинета висел двумерный компьютерный экран, на котором была карта пограничных районов Индии и Бирмы. По мере поступления донесений от войск и данных со спутников операторы обновляли изображение, и Ахилл мог в любой момент туда посмотреть и увидеть самые свежие сведения. В остальном обстановка комнаты была спартанской. Два стула – не мягких, стол, книжная полка и походная кровать. Петра подозревала, что где-то глубже есть уютные апартаменты с мягкой кроватью, неиспользуемые. Кем-кем, а сибаритом Ахилл точно не был. Личный комфорт его не интересовал – насколько могла судить Петра.

Он не повернулся к ней от дисплея, когда она вошла, но к этому Петра привыкла. Когда он ее подчеркнуто не замечал, она считала это извращенным признаком внимания. Вот когда он смотрел прямо на нее и не видел, тогда она понимала, что ее не замечают.

– Кампания развивается отлично, – сказал Ахилл.

– Идиотский план, и тайцы его разнесут в клочья.

– У них там вроде переворота случилось пару минут назад, – сообщил Ахилл. – Тайский главнокомандующий взорвал юного Сурьявонга. Как видно, тяжелый случай профессиональной зависти.

Петра постаралась не показать сочувствия к бедняге Сурьявонгу и отвращения к Ахиллу.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты не приложил к этому руку?

– Ну, они, конечно, все валят на индийских агентов. Но индийские агенты здесь ни при чем.

– Даже сам чакри?

– Он не работал на Индию, – ответил Ахилл.

– А на кого?

Ахилл рассмеялся:

– Какая ж ты недоверчивая, моя Брисеида!

Петре стоило труда не напрячься, ничем себя не выдать при этом имени.