Орсон Скотт Кард - Тень Гегемона. Театр теней (сборник)

– Ты прав, – ответил Боб. – Но тебе не захочется этого слышать.

– Потому что это заденет мои чувства? Давай тогда я вскрою этот нарыв. Ты злишься, потому что каждое мое слово, каждый жест и мимика напоминают тебе об Эндере Виггине. Но только я не Эндер и никогда им не буду, а ты думаешь, что Эндер должен был бы делать то, что делаю сейчас я, и ненавидишь меня за то, что это я постарался, чтобы Эндера отослали.

– Это иррационально, – сказал Боб. – Я это знаю. Знаю, что, отослав Эндера, ты спас ему жизнь. Люди, которые помогали Ахиллу организовывать на меня покушения, день и ночь старались бы убить Эндера без всякой подсказки Ахилла. Его бы они боялись куда больше, чем тебя или меня. Я это знаю. Но ты слишком на него похож лицом и голосом. И я все думаю, что, если бы Эндер здесь был, он бы не налажал так, как я.

– Я это понимаю совсем наоборот. Если бы ты не был с Эндером, он бы налажал непоправимо. Да нет, не спорь, это не важно. А важно то, что мир теперь таков, каков он есть, а мы занимаем положение, при котором, если все продумать, запланировать и осуществлять тщательно, можно мир исправить. Сделать лучше. Не надо сожалений. Не надо желать переделать прошлое. Надо смотреть в будущее и работать, пока задница не сотрется.

– Я буду смотреть в будущее. Я буду тебе помогать. Но сожалеть я буду, когда захочу и о чем захочу.

– Договорились. Теперь, когда это решено, я думаю, тебе следует знать. Я хочу восстановить пост Стратега.

Боб презрительно фыркнул:

– Этим титулом ты хочешь именовать командира армии из двухсот солдат, пары самолетов, пары катеров и роты штабных работников?

– Ну если уж я могу называться Гегемоном, то и ты можешь принять такой титул.

– Как я вижу, присвоение этого титула ты не хочешь показывать в новостях.

– Нет, не хочу. Я не хочу, чтобы люди слышали эту новость, видя на экране ребенка. Пусть они узнают о твоем назначении Стратегом во время показа старых записей о войне с жукерами и услышат закадровый комментарий о том, как ты спас индийских ребят из Боевой школы.

– Нормально, – сказал Боб. – Принимаю титул. А красивый мундир с золотым шитьем мне полагается?

– Нет, – ответил Питер. – При той скорости, с какой ты растешь, мы разоримся на портных.

У Боба на миг затуманилось лицо.

– Что такое? Я опять чем-то тебя обидел?

– Да нет, – ответил Боб. – Я просто подумал, что сказали тебе родители, когда ты им объявил, что ты и есть Локк.

Питер засмеялся:

– А притворились, что с самого начала все знали. Что с них взять?

По предложению Боба Питер расположил главные учреждения Гегемонии на огороженной территории возле города Риберао-Прето в штате Сан-Пауло. Здесь они имели отличное воздушное сообщение со всем миром, а окружали их небольшие города и фермы. Здесь они были далеки от любого правительства. Здесь было приятно жить, строя планы и обучая людей ради скромной цели освободить плененные народы, одновременно не допуская новых агрессий.

Семья Дельфики перестала скрываться и приехала к Бобу под защиту Гегемонии. Греция входила в Варшавский договор, и возврата домой для них не было. Приехали и родители Питера, чтобы не быть легкой мишенью для каждого, кто захочет до Питера добраться. Он нашел им работу в Гегемонии, и если они были недовольны переменой жизни, то никак этого не показывали.

Семья Арканян тоже покинула родину и с радостью приехала туда, где их детей не украдут. Родители Сурьявонга тоже смогли выбраться из Таиланда, переведя семейное состояние и семейный бизнес в Риберао-Прето. Прибыли и другие семьи, связанные с тайцами армии Боба или индийскими выпускниками Боевой школы, и вскоре в окрестностях португальская речь стала редкостью.

Об Ахилле ничего не было слышно. Оставалось предполагать, что он вернулся в Пекин. Возможно, он тем или иным способом пробирался сейчас к власти. Но уверенность укреплялась тем сильнее, чем дольше продолжалось молчание. Китайцы, поработав с ним, достаточно хорошо его узнали, чтобы не допускать к рулю.

Пасмурным зимним июньским днем Петра шла по кладбищу города Араракуара, всего в двадцати минутах на поезде от Риберао-Прето. Она специально подошла к Бобу с той стороны, откуда он мог ее видеть. И встала рядом с ним, глядя на могильную плиту.

– Кто здесь лежит? – спросила она.

– Никто, – ответил Боб, ничуть не удивившись ее появлению. – Это кенотаф.

Петра прочла имена.

Проныра.

Карлотта.

И больше ничего.

– Где-то есть табличка в Ватикане, – сказал Боб. – Но тела не нашли, так что похоронить ее не смогли. А Проныру кремировали люди, даже не знавшие, кто она. Эту идею мне Вирломи подсказала.

Вирломи поставила кенотаф для Саяджи на небольшом индуистском кладбище, которое уже было в Риберао-Прето. Тот кенотаф был несколько более детален – годы рождения и смерти и надпись: «Достигший сатьяграхи».

– Боб, – сказала Петра, – ты с ума сошел, явившись сюда. Даже без телохранителя. Памятник стоит так, что убийцы могут навести оружие еще до твоего появления.

– Знаю, – ответил Боб.

– Мог хотя бы позвать меня с собой.

Боб медленно повернулся. В глазах у него стояли слезы.

– Это место моего стыда, – сказал он. – Я очень старался, чтобы твое имя здесь не появилось.

– Почему ты так говоришь, Боб? Здесь нет стыда. Здесь только любовь. И вот почему мне место здесь – вместе с другими одинокими девушками, которые отдали тебе свое сердце.

Боб повернулся к ней, обхватил ее руками и заплакал у нее на плече. Он уже достаточно вырос, чтобы достать ей до плеча.

– Они спасли мне жизнь, – сказал он. – Они дали мне жизнь.

– Так поступают хорошие люди, – ответила Петра. – А потом они умирают, все и каждый. Вот это действительно стыд и позор.

Он коротко рассмеялся – то ли ее неуместной веселости, то ли своему плачу.

– Ничего ведь не длится долго?

– Они все еще живы в тебе.

– А я в ком жив? Только не говори, что в тебе.

– Могу сказать. Мою жизнь спас ты.

– У них не было детей, у обеих, – сказал Боб. – Никто никогда не держал их так, как держит мужчина женщину, никто не заводил с ними младенца. Им не пришлось увидеть, как их дети вырастают и сами заводят детей.

– Сестра Карлотта сама выбрала этот путь.

– А Проныра – нет.

– У них у обеих был ты.

– Вот в чем тщета, – ответил Боб. – Единственный ребенок, который у них был, – это я.

– Значит… значит, твой долг перед ними – продолжить род, завести детей, которые будут помнить их ради тебя.

Боб смотрел в пространство.

– У меня есть другая мысль. Я расскажу о них тебе. А ты – своим детям. Сделаешь? Если ты мне это обещаешь, то я думаю, что смогу все это выдержать. Они тогда не исчезнут из памяти после моей смерти.