Филип Дик - Сдвиг времени по-марсиански

Весь процесс обучения представлялся Джеку сражением между сложным механизмом школы и душами детей, причем выигрышные карты были на руках у школы. Неадекватно реагирующий ребенок признавался аутичным, то есть констатировалось, что в нем преобладает субъективный фактор, мешающий восприятию реальности. И такой ребенок изгонялся из школы в другое заведение, на самом деле действующее по такому же принципу, где его должны были реабилитировать, — в Бен-Гурион. Ребенка отказывались учить и начинали относиться к нему как к больному.

«Аутизм, — размышлял Джек, отвинчивая спину Сердитого Привратника, — превратился в удобную теорию для руководства Марса. Она заменила более старый термин „психопат“, который, в свою очередь, вытеснил понятие „морального урода“». В Бен-Гурионе педагогами работали люди, но они выполняли скорее врачебные, чем воспитательные обязанности.

С первого же дня учебы Дэвида в школе Джек готовился к неприятным известиям о том, что мальчик не попадает в шкалу успеваемости, по которой обучающие автоматы классифицировали своих учеников. Однако Дэвид охотно занимался и даже достиг высоких результатов. Большинство учителей ему нравилось, и он с энтузиазмом рассказывал о них дома. Парень прекрасно ладил даже с самыми строгими, и сейчас уже видно, что у него не будет никаких проблем — он не страдал аутизмом и мог не бояться Бен-Гуриона. Но это не делало Джека счастливее. Ничто, как заметила Сильвия, не приносило ему радости. На Марсе перед ребенком открывались лишь две возможности: Общественная Школа или Бен-Гурион; Джеку не внушало доверия ни то ни другое. А почему — он и сам не знал.

Возможно, проблема заключалась в самом состоянии аутизма-детской форме шизофрении, которой страдало большинство людей. Шизофрения была самым распространенным заболеванием, которое рано или поздно затрагивало любую семью. Она попросту означала, что человек не в состоянии выполнять обязанности, возлагаемые на него обществом. Шизофреник выпадал, а вернее, никогда и не принимал участия в реальности, предполагающей межличностные отношения и существование в данной культуре с данными ценностями. Это была не биологическая жизнь, а жизнь, которой требовалось учиться, черпая понемногу от окружающих — родителей, учителей, высокопоставленных лиц… от всех, с кем ребенок вступал в контакт в период становления личности.

Таким образом, Общественная Школа имела полное право отторгать ребенка, не поддававшегося обучению. Потому что то, чему его учили, включало не просто факты или основы преуспевания и полезной карьеры. Речь шла о более серьезных вещах. Ребенку внушали, что определенные компоненты окружающей его культуры должны быть сохранены любой ценой. Его личные ценности включались в объективный ход развития человечества, таким образом он становился частью переданной ему традиции. В течение своей жизни ему следовало сохранять и даже совершенствовать ее. «При внимательном рассмотрении выясняется, что истинный аутизм — это апатия к каким бы то ни было общественным устремлениям, — решил Джек, — это частная жизнь, предполагающая, что любые ценности создаются самим человеком, и тот не является лишь простым вместилищем унаследованных традиций». Потому-то Джек Болен и отказывался считать Общественную Школу с ее обучающими автоматами единственным арбитром, определяющим, что имеет ценность, а что нет. Общественные ценности находились в непрестанном движении, а школа стремилась законсервировать их, разложить по полочкам, навечно закрепив на своих местах. Общественная Школа — настоящий источник неврозов. Она отрицает все новое, неожиданное, создает нездоровый мир испуганно-покорного невротика.

Как-то раз, года два назад, Джек изложил свою теорию жене. Сильвия выслушала его достаточно внимательно, а потом заметила: «Ты не видишь главного, Джек. Попробуй понять. На свете существуют гораздо более страшные вещи, чем невроз. — Она говорила тихо и уверенно, и он прислушался к ее словам. — Мы только сейчас начали это понимать. Ты знаешь, о чем идет речь. Ты уже прошел через это».

И он кивнул, понимая, что она имеет в виду. Джек сам пережил нарушение психики в двадцать с небольшим лет — широко распространенное и довольно обычное явление. Но, надо признать, это было страшно. По сравнению с тем состоянием прямолинейная, жесткая, принудительная система Общественной Школы представлялась якорем, благодарно уцепившись за который человек мог вернуться к человечеству и воспринимаемой сообща действительности. Так что он был вынужден признать, что невроз является искусственным порождением, сознательно создаваемым больным индивидуумом или обществом в состоянии кризиса. Это изобретение вызывалось необходимостью.

— Не надо бороться с неврозом, — добавила Сильвия, и Джек понял ее. Невроз был сознательной остановкой на каком-то отрезке жизненного пути. Потому что дальше лежала…

Что было дальше, прекрасно знал любой шизофреник. «И бывший шизофреник», — добавил про себя Джек, вспоминая собственный опыт.

Сидевшие напротив мужчины смотрели на него очень странно. Что он такое сказал?

— Каррингтону никогда не стать таким руководителем ФБР, каким был Герберт Гувер. Я в этом уверен. Могу доказать. — В голове у него мутилось, и он отхлебнул пива. Все тело налилось тяжестью, проще было смотреть вниз, чем вверх… Он принялся рассматривать упаковку спичек на кофейном столике.

— Ты хотел сказать, не Герберт Гувер, а Эдгар… — заметил Лу Ноттинг.

«Да, я действительно сказал Герберт, — в растерянности подумал Джек; пока они не обратили на это внимания, ему казалось, что все в порядке. — Что со мной? Такое ощущение, что я полусплю». А ведь накануне он лег в десять вечера и проспал почти двенадцать часов.

— Простите, конечно, я имел в виду… — начал Джек и тут же ощутил, с каким трудом ворочается язык, — Эдгара Гувера, — старательно договорил он.

Но голос его звучал искаженно и растянуто, словно запись, пущенная не на той скорости. Теперь он уже и вовсе не мог поднять голову — засыпал на месте, прямо в гостиной Ноттинга, хотя глаза у него были открыты, более того, ему даже не удалось их закрыть, когда он попытался это сделать. Все его внимание сосредоточилось на спичечном коробке.

Пока Лу Ноттинг и Фред Кларк обсуждали такие отвлеченные темы, как ущемление свобод и демократические процессы. Джек продолжал смотреть не мигая… Он отчетливо различал слова, но не вслушивался в суть беседы. Не было никакого желания включаться в разговор, хотя он и знал, что оба собеседника не правы. Пусть себе спорят — так было проще. Все происходило само собой, и он не хотел мешать этому.

— Джек сегодня как будто не с нами, — заметил Кларк.