Сергей Доброхлеб - Наша служба

– Я имею в виду предметы, олицетворяющие издевательство над природой. Кожа, мех, шерсть? Деревянные изделия? Сувениры из кишечника велианских берилётов? Счастливые амулеты из остриженных когтей мерисских марзюков? Украшения из затылочных перьев крачинского корбуза? – При каждом слове инспектора передёргивало от омерзения так, словно его било током.

– Нет. – Семёныч резко оборвал инспектора, готового ещё не один час перечислять запрещённые предметы. – И если ты сейчас заявишь, что собираешься нас обыскать, я квалифицирую это как нападение на инспектора ГАИ при исполнении.

Старшина повернулся к Прокофьеву:

– Антоха, напомни-ка, что случилось с последним напавшим на меня?

– С тем беднягой, который разлил кофе на газету с нерешённым кроссвордом?

– Именно.

– Вы хотели отправить его домой пешком. С поста ГАИ до планеты, находящейся в другой системе.

– Точно! – Семёныч улыбнулся, потом разочарованно покачал головой. – Только ты мне помешал.

– Зачем же так кардинально? – Гинапан отступил на пару шагов. – Я вам верю. А теперь вас нужно стерилизовать!

Повисла напряженная тишина.

– Что с нами нужно сделать? – медленно спросил Семёныч.

Хорошо знающий своего напарника Прокофьев прикусил губу. Раздражение старшины уже почти достигло критической массы, а значит, далее со стороны Семёныча последуют действия, которые мог посчитать адекватными и логичными только… Да только сам Семёныч и мог их к таковым отнести.

– На моём корабле всё должно быть чисто и стерильно! – безапелляционно ответил инспектор.

Семёныч хмыкнул и захрустел пальцами.

– То есть мы должны пройти обеззараживание? – быстро встрял Антон, пока Семёныч ничего не успел натворить. – Конечно-конечно! Без проблем! Стандартная процедура! Правда, товарищ старшина?

– Правда, – ответил Семёныч и добавил, когда инспектор отошёл: – Не знаю как на корабле, но в мозгу у него точно чисто и стерильно.

Выйдя из стерилизационного отсека, чистенькие и благоухающие лавандой гаишники ступили на борт корабля Службы Экологического Контроля. Насчёт стерильности пилот не шутил. Всё сверкало и блестело, воздух чист и приятен, свет мягкий и спокойный. Антону такая обстановка была по вкусу, Семёныч же чуть ли не брезгливо оглядывался.

– Что вам не нравится-то? – настороженно спросил Антон, уже научившийся читать эмоции старшины по лицу. – Чистенько, красивенько.

– Эх, Антоха… – вздохнул Семёныч. – Идеалист ты. Ну не сможет человек русский выжить в обстановке, где на полу нет места, отведённого для скинутых после рабочего дня носков!

Все материалы, использованные в интерьере, были искусственного происхождения. Корабль сверкал голым металлом, переливался стеклом, отсвечивал шлифованным пластиком, матово поблёскивал синтетическими тканями. Ни дерева, ни кожи, ни меха. Всё это освещалось лампами дневного света, воздух очищался и увлажнялся новейшей системой атмосферной регуляции и был наполнен запахом хвои. В общем, интерьер и атмосфера идеально подходили для полурастительной формы жизни, к коей относился инспектор, и очень слабо соответствовали пожеланиям обычных людей, не привыкших ночевать в лесу.

Гаишники отвели чистенького заключённого в оборудованную для него чистенькую камеру. Это было небольшое помещение с минимальными и абсолютно стерильными удобствами. Комната два на три, с койкой, санузлом, отгороженным не испохабленной философскими надписями стеночкой, да окном из армированного стекла, занимавшего половину стены. Окно выходило в просторное помещение с двумя койками, столом и металлическими шкафчиками для вещей.

– Вы будете жить здесь, – заявил Гинапан. – Кто-то из вас должен всегда бодрствовать и следить за этим Костоломом Хрупких Плодоножек!

– Зачем? – спросил старшина. – Куда он денется?

– Так принято с особо опасными преступниками!

– Так, может, вы и подежурите? – спросил Семёныч, стянув ботинки и закинув их под стол.

– Нет! Я не могу! Я должен вести корабль! – ответил Гинапан, неодобрительно глядя на испоганившие подстольный образец чистоты и порядка берцы.

– Вообще-то в гиперпространстве даже автопилот не нужен, – начал было Семёныч, но Антон поспешил перебить его.

– А где у вас душ? – спросил инспектора сержант.

– Что?

– Душ. Помыться.

– Вы же только что прошли полную очистку, – с недоумением произнёс Гинапан. – Но если нужно – пройдите ещё раз.

– Нет, мне бы водичкой.

Листья на лице инспектора зашевелились, словно в шлеме скафандра включился вентилятор. Антон знал, что подобные признаки обозначают крайнюю степень раздражения.

– Водичкой? Да вы в своём уме? – закричал Гинапан. – Мыться пищевыми продуктами?

Инспектор хотел ещё что-то добавить, но Антон остановил его:

– Всё-всё. Я понял. Простите меня, пожалуйста. Такое больше не повторится.

Гинапан смерил сержанта презрительным взглядом и вышел из каюты. Расстроенный Антон уселся в кресло.

Старшина пробурчал что-то о прогулке по кораблю и вышел вслед за инспектором. Прокофьев тяжело вздохнул и принялся раскладывать свои вещи в отведённом для них шкафчике.

Приблизительно через полчаса вернулся Семёныч. Прокофьев повернулся к нему, чтобы спросить насчёт расписания дежурств, но не смог проговорить ни слова.

Семёныч стоял посреди каюты в одних штанах и вытирал полотенцем мокрую голову.

Антон оторопело глядел на него.

– Товарищ старшина, а вы где были?

– Душ принимал. Там на верхнем ярусе оранжерея есть, такой себе небольшой лесочек. Справа на стене есть кнопочка, включающая поливочную систему. Рекомендую. Правда, мыло и шампунь там не предусмотрены.

Пока Антон переваривал услышанное, старшина бросил мокрое полотенце на спинку стула и, развалившись на кровати, уснул.

Всё как обычно. Никаких графиков дежурств. Смена Антона начинается с этого момента и закончится лишь тогда, когда они прибудут к пункту назначения.

С момента входа через Врата в гиперпространство прошло два дня.

Старшина полностью игнорировал свои смены, потому, чтобы получить хоть немного времени для отдыха, Прокофьев во время своих дежурств рисовал на стекле кроссворды. Благодаря этому занятый их решением Семёныч следил и за пленником, а Антон мог немного поспать.

Заключенный проблем не создавал, он сидел в камере, ел приносимую ему синтетическую пищу и вёл себя на редкость тихо и смирно. Инспектор на глаза гаишникам не показывался, и правильно делал. Настроение Семёныча с момента отлёта не улучшилось.

Ели они на своём посту, вдвоём. Гинапан принимал свои удобрения в одиночестве, в своей каюте.

Естественно, никакой органической пищи на корабле быть не могло. Был робоповар, готовящий довольно мерзкую синтетическую белковую кашу.