Юрий Иванович - Благосклонная фортуна

– А как там…

Ещё четверо караульных, сидя за столом, играли в карты, пятый присматривался к их игре и бурно досадовал по поводу неправильного хода. А на нарах возлежало три монаха! Причём двое из них не спали!

Пришлось действовать на пределе своих сил, умений и скоростей. Первым умер самый любопытный, подавившийся своим вопросом и ножом в горле. Иных убивали с расчетом целесообразности. Вернее, наиболее опасных – в первую очередь. Поэтому чуть не упустили одного, который вроде до того спал. Шустрик вскочил с лежачего места, словно подброшенный пружиной, и, не хватаясь даже за лежащее рядом оружие, метнулся к двери, ведущей во двор. Даже поспел дёрнуть в сторону рукоять массивного запора, открывая его. И никто не успевал его достать, у всех троих нападающих в руках были только мечи.

Вот тут у Менгарца и получился очередной трюк, впоследствии тоже вошедший в легенды. Он попросту метнул свой меч, словно большой кинжал, и тот пригвоздил ускользающего караульного прямо к деревянному полотну. Так и завис, как бабочка на игле, а дверь в наступившей полной тишине стала медленно и со скрипом открываться.

Тут уже Форш показал свою ловкость, метнувшись к выходу тенью и придержав полотно, а потом так же медленно вернув его на место. Задвинул засов и уставился на товарищей, которые через два маленьких, зарешёченных окошка присматривались к событиям снаружи:

– Без изменений! – констатировал Слиш и теперь уже его коллега удовлетворённо хмыкнул:

– Это мы молодцы! Ещё девятью уродами меньше… Эй?..

Это последнее восклицание он кинул командиру, который стоял закаменевший и с вытаращенными глазами присматривался к тому, на что он раньше взглянул только мельком. А когда пришёл в себя, замычал и взглядом стал отыскивать дверь, а оба мэтра уже висели на его руках мёртвой хваткой и тараторили в оба уха:

– Спокойно! Мы и так их убиваем!

– Но делать это надо с ясным сознанием! Не дёргайся!

– Если бросишься на них как берсерк – толку от этого мало!

– Надо уничтожить всех! И тем людям ты уже не поможешь!

– Вдумайся в свои действия! Тем более что ещё есть кого спасать!

Кажется, их слова и усилия не пропали даром. Эмиссар его святости судорожно восстановил спёртое до того дыхание и помотал головой. С губ сорвались непроизвольные ругательства, переходящие в более понятные выражения:

– Людоеды!.. Как же у них рты раскрываются на себе подобных? Твари!.. Только самые мерзкие животные жрут друг друга да кашьюри!.. Как же их до сих пор не поглотила геенна огненная?!

Теперь он явственно видел свою ошибку: на кострах жарились не бараны, а людские, безголовые туловища. А в клетях виднелись фигуры иных людей, истощённых голодом, издевательствами и пытками. Кто стоял, кто сидел, кто лежал, скрутившись калачиком. Много людей, примерно в двадцати клетях. Посчитать их – проблематично. Выражения лиц большинства рассмотреть тоже было невозможно из-за движения, дыма и расстояния, но зато хорошо просматривалась ближайшая клетка, в которой по центру, прижавшись спинами, стояли пожилая женщина и молодой мужчина.

Как раз рядом с ними находилось несколько пьяных монахов, которые, срезав над ближайшим костром куски жареной человечины и насадив их на палки, пытались вызвать у пленников желание кушать. По осунувшемуся лицу женщины было видно, что она оголодала страшно и еле стоит на ногах. Но на попытки соблазнить её жареным мясом смотрела с ненавистью и глухим отчаянием. Тогда как мужчина выглядел прекрасно сложенным атлетом и, скорее всего, попал в клеть недавно. Он всеми силами и с отличной сноровкой пытался ухватить протягиваемую сквозь прутья палку. Не мясо! Именно палку! И в одной руке уже имел это хлипкое орудие первобытного человека.

Трудно было понять, чем могла помочь ему тонкая и непрочная палка. Да и мучители этого не понимали, выкрикивая жуткие низости и со смехом фантазируя на темы применения. Поэтому продолжали своё развлечение, тем самым притягивая к себе новых подельников. Подошёл тучный вояка, со шрамами на лице и, похохатывая, встал в метре от клети, опираясь двумя руками на меч. Потом ещё один, пошатываясь, пристроился с другой стороны и стал тыкать тупым концом копья измученную женщину. Она вяло отворачивалась, старалась избежать ударов, обессиленно хватаясь за истязавшее её древко, кричала от боли, но с места так и не сходила. Словно специально прикрывала спину своего напарника по клетке.

Наконец пленный изловчился и умудрился выхватить вторую палку вместе с насаженным на неё куском жареного мяса. Мучители ещё больше развеселились, выкрикивая мерзкими голосами «Ешь! Хотя бы один кусок проглоти, и ты выживешь, станешь воином! Ну?! Чего же ты ждёшь? Приступай!» И в этот момент пленник и в самом деле приблизил кровавый огрызок плоти ко рту и вроде как стал его интенсивно разгрызать. От такой картины монахи взвыли от радости и одобрения, а троих лазутчиков, которые не в силах были оторваться от созерцания данной сцены, чуть не стошнило.

Хорошо, что Форш оказался самым сообразительным и догадливым:

– Да он не мясо грызёт!..

Так как оба напарника ничего из себя не смогли выдавить, кроме удивлённого мычания, он прокашлялся от комка в горле и продолжил свои объяснения:

– Палка имеет сучки, но они не настолько большие, чтобы обеспечить полный зацеп… Если я не ошибаюсь, нечто подобное советовалось в учебном трактате Гиюров, Небесных Воинов…

Дальнейшие события только подтвердили великие знания и предвидения мэтра боевых искусств. Атлетически сложенный парень не грыз мясо, он, не жалея свои прекрасные зубы и дёсны, отгрыз кусок палки, как раз под сучком, сделав таким образом отличный выступ в виде крючка. Но вначале грамотно скрыл свои основные действия. Сорвал мешающий ему кусок мяса, и довольно точно бросив, попал прямо в лоб тому, у кого выдернул подобное кощунственное угощение. Вот это уже вызвало истерический смех в группе собравшихся вокруг клети Вещателей. И они прозевали самое главное: начало атаки.

Используя надкушенную палку как стрелу, пленник вторую вставил в углубление и с резкой натяжкой применил её как упругий рычаг. Импровизированная стрела, которой никакой простой бросок рукой не придал бы подобной скорости, мелькнула вперёд, несясь в лицо тучного монаха со шрамами. К сожалению, тот хоть и был пьян и ухохатывался, инстинктивно попытался отстраниться, и палка не пронзила его до самого мозга, а только зацепила глазное яблоко, вырывая его с корнем и разрезая рваным остриём кусок скулы. Вопль боли и бешенства, который издал раненый, мог вполне донестись до лагеря разбойников.

Но и на этом месть со стороны пленников не кончилась. В момент его первой атаки женщина буквально плашмя бросилась на древко копья, стараясь его удержать и прижать к полу клети. А уже в следующий момент уронивший оставшуюся палку себе под ноги, мужчина резко развернулся и подхватил конец копья в руки. А потом с воплем ярости, который слился с криком одноглазого, попытался всадить наконечник копья в живот его хозяина.