Анна Мистунина - Ворованные звезды

— Ваш родной мир, не так ли, Рэнри Орлит? — спросил другой Высший.

— Я не причастен к этому, — глухо ответил Рэн. — Но доказательств у меня нет.

— Нет, — согласился Высший. — Но есть свидетельство пилота вашего корабля о том, что вы отпустили арестованного курьера. Что является прямым доказательством вины. У вас есть что возразить?

Почему-то мысль о предательстве пилота ударила больнее всего. Кто? Тэмрин? Альти? Нет, лучше не знать.

— Я не предатель, — с отчаянием сказал Рэн. — Я отпустил его, потому что он ребенок. И я проследил, чтобы он не покинул Сикму. Это не он!

Это прозвучало жалко. В глазах контролеров смешались сочувствие и презрение, но презрения было больше. И все же Лес-Джи, длинноносый контролер шестого сектора, пришел на выручку:

— Курьеров было восемь…

— Двоих задержал контролер Оник Сет, — монотонно проинформировал Высший, — тем сняв с себя подозрения в соучастии.

Оник виновато кивнул.

— Могли быть и другие, — не сдавался Лес-Джи. — Мы могли упустить еще что-то. Ясно, что заговор готовился не один день!

— Но планеты! — возразил Эски. — Три в секторе Рэнри и его родина!

— И одна в моем секторе, — напомнил Оник. — Рэну просто не повезло. Это совпадение!

— Не слишком ли много совпадений?

Высшие молчали, словно их могло в действительности интересовать мнение контролеров. Наконец один из них шевельнулся, и сразу воцарилась тишина. Голос Высшего гулко прозвучал в этой тишине — в стенах как будто откликнулось эхо.

— «Звездный Мост» считает Рэнри Орлита виновным в предательстве, — произнес он. — Прежде чем мы обсудим дальнейшие действия, Рэнри Орлит лишается своего поста. Новым Главой четвертого сектора назначается Атонит Слирос, контролер высшего ранга, подчиненный Эски Тима.

Эски сощурился с явным удовольствием.

— Рэнри Орлит, — продолжил Высший, — будет подвергнут процедуре просмотра памяти. Это даст ему возможность оправдаться, если он невиновен. В противном случае это раскроет нам детали заговора.

Повинуясь жесту Высшего, двое Глав вывели Рэна из комнаты. Эски отправился за своим протеже — тот, похоже, дожидался поблизости.

— Если не виноват — останешься в штате, — негромко сказал Палон.

Рэн кивнул. Палон коснулся его плеча, указывая направление.

— Просмотр памяти вынести можно, — продолжал он. — Хуже всего, что ты вспомнишь все… Некоторые не выдерживают.

Рэн снова кивнул. Второй конвоир молчал, не одобряя беседы с арестованным.

— Спасибо, Палон, — сказал Рэн.

— Удачи, — ответил Палон, открывая дверь.

За дверью клубилось, вспыхивая синим и красным, черное облако. Рэн шагнул и погрузился во тьму.

Над ним склонилось лицо. Он еще не знал, конечно, что это лицо. Не осознавал себя, не понимал, почему его так тянет к этому, теплому и безопасному. Уверенные прикосновения построили надежную границу между ним и страшным вокруг. Ему было хорошо, но он не понимал этого. Потом теплое исчезло, и осталось только страшное вокруг. Он широко раскрыл рот — мгновение назад он и не знал, что может это сделать — и закричал изо всех сил. Замолк, напуганный звуком. Стало тихо, только внутри раздавалось мерное: тук-тук-тук… Он снова, уже уверенно, закричал. И оно вернулось — теплое, безопасное. Новый звук, не тот, что издавал он, другой, странно знакомый, заворожил его. Губ, хоть он и не знал, что это губы, коснулось что-то мягкое. Когда он раскрыл рот, оно стало твердым, оттуда капнуло что-то восхитительное. Он сглотнул теплую каплю. Инстинктивно потянулся за следующей, но ее не было, и тогда он, не понимая, что делает, надавил — и начал сосать.

— Ты уже совсем большой.

Тот, кто сказал это, держит его на руках. Рэн не видит лица, но знает — это отец. Его руки такие большие, что Рэн совсем не боится высоты. Отец утыкается в него лицом, густая щетина колет шею, но Рэн не обижается. Отцовский смех, густой, объемный, совсем непохожий на смех Рэна, гремит над головой. Рэн дрыгает ногами, вырываясь, и отец спускает его на землю. Рэн задирает голову — отсюда отец кажется еще больше.

— Вы куда подевались? — раздается звонкий, как солнечный свет, голос матери.

Рэн спешит навстречу, ноги вязнут в белом песке, на губах, в глазах — везде скрипит песок. Но Рэн не замечает его: песок всегда был частью жизни. Песок был всегда, и всегда была мать, и отец, и другие люди — Рэн еще плохо различает их имена. Их лица такие разные, одни гладкие, как у родителей, другие покрыты складками, как кожа песчаного животного.

Рэн однажды поймал такого. Толстое и неповоротливое, оно лениво рылось в песке, и Рэн легко схватил его. Но, как только руки коснулись складчатой кожи, длинный хвост с иглами на конце взвился и хлестнул его по лицу. Острые иглы вонзились в щеку. Рэн отчаянно закричал, выпустив зверя. Кто-то схватил его на руки — Рэн ничего не видел от боли. Потом навстречу выбежали родители. Взглянув в лицо матери, Рэн закричал еще громче. И вдруг боль пропала, прохладная мазь погасила ее. Теперь Рэн всегда будет любить мазь и бояться песчанников. Потом он лежал, голова покоилась у отца на коленях, а мать осторожно извлекала из распухшей щеки маленькие иглы. И все говорила — Рэн не различал слов, но голос, тихий и ласковый, успокаивал, навевал сон…

— Осторожнее… Клади сюда.

Отец терпеливо помогает Рэну складывать первый в его жизни костер. Прозрачные кристаллы следует уложить правильной пирамидой, отец не должен прикасаться к ним: это костер Рэна. Твердые грани режут руки, не желая подчиняться мальчишке. Рэн даже не морщится. Окропить будущий костер своей кровью достойно мужчины, принимающего бремя Образа Жизни. Рэн бормочет вполголоса:

— В этот день каждый мужчина возжигает свой костер. По всему миру горят огни, и мир становится единым. В чистом пламени сгорают нечистые помыслы, пусть не будет в мире вражды. В этот день мы помним, — мир погиб в пламени войны. В этот день мы знаем — он возродился из пепла. Пока горят костры, мир будет жить…

— Мир не погибнет в огне, — поправляет отец.

Рэн краснеет. Как он мог забыть? Рука дергается, и неустойчивая пирамида рассыпается по песку. Из рассеченной ладони капает кровь.

— Начнем снова, — терпеливо говорит отец.

Кристаллы длиной в локоть взрослого мужчины, казалось бы, чего стоит их уложить? Но Рэн уже в третий раз начинает снова. Пирамида должна быть ему по грудь, а Рэн высок для своих семи лет.

— В этот день каждый мужчина возжигает свой костер…

— Тогда безумие людей привело их к гибели. Сгорели леса, и на планете почти не осталось кислорода. Над миром висел густой дым, люди надели кислородные маски. Выкипели моря, пересохли озера. Но люди продолжали убивать. Боевые машины сталкивались в небе, сея смерть и разрушение. Рыдали матери, потерявшие своих детей, но некому было услышать их рыдания, ведь мужья погибли на войне. И тогда первый Основатель, Огарн Зарин Ранит Ораторн, сказал: «Остановитесь!» И люди услышали его. Они уничтожили летающие машины, зарыли в песок оружие. Разыскали на краю света остатки лесов. Каждый мужчина и каждая женщина взяли семена деревьев и трав и посадили их в почву. В тот день был зажжен первый костер мира. Прозрачные кристаллы горели — и выделяли кислород. В тот день каждый должен был принести клятву Образу Жизни. Но были те, кто захотел продолжать войну. Они отвергли Образ Жизни, не вышли к костру. И тогда Основатели отняли у них кислородные маски, чтобы очистить мир от скверны…