Юрий Иванович - Земля в иллюминаторе (сборник)

Но как поверить в то, что я помню? Это же не нереально! Такого не бывает! Но все-таки допустим… Но это же мне претит! Я не могу допускать невозможного! А если все-таки попробовать и подойти ко всему этому с самой реальной точки зрения? Если, конечно, забыть, что все это сказка, бред… Ладно, забудем! Что я имею? Даже если поверить в то, что он говорил, то первое: он обещал вернуться очень скоро – день, два, ну пускай через неделю. Но ведь никто ко мне не подходил! Никто, никто! А уж тем более с обещанными объяснениями. А если бы подошел? Готова ли я узнать в совершенно чужом и незнакомом мне человеке моего… любимого? Неужели мне бы удалось догадаться и почувствовать – это он?! Скорей всего, да! Я бы, наверное, поверила ему с первых же фраз. Если бы это был он, то он знал, что и как мне рассказать. А удалось ли бы мне забыть о чужих руках, глазах да и всем теле того человека, в разум которого он бы вселился? Опять-таки – скорей всего, да! Наверное, это было бы очень трудно, но Хос…..мой любимый смог бы это сделать без особого труда.

Тогда возникает вопрос: где же он? Почему не идет ко мне, зная, в каких я горе, печали и тоске?

На этот вопрос есть только два ответа! Первый: он попал под влияние более сильного, гитодуального разума и не может им управлять вообще или так быстро и действенно, как ему хочется. И второй ответ: все это нереальная сказка, выдумка и безрассудная фантазия, непонятно для чего рассказанная мне покойным Хоссе.

Исходя из этого, можно сделать лишь два вывода. Если верен первый ответ, то надо набраться терпения и ждать. Ждать, надеясь на чудо, никому и никогда о нем не рассказывая и загнав это ожидание в самые дальние и потайные уголки своего сознания.

Если же верен второй ответ, то надо смириться и нести свой крест по жизни мужественно и стойко, не забывая обо всех тех, кто меня продолжает любить, и обо всех тех обязанностях перед обществом, о которых я всегда любила высокопарно выражаться!»

И Мария-Изабель, набравшись терпения, смирилась. Смирилась со своей тяжелейшей утратой. Но где-то в самой глубине души сохранила тончайшую нить надежды на какое-то чудо или нечто подобное.

Но время шло. Недели, месяцы и даже годы. И от тончайшей нити надежды не осталось ничего, ну почти ничего, а вернее, только призрачная память.

Уже прошло три с половиной года с тех пор, как Мария стала жить одна. Ее жизнь, если можно так выразиться, нормализовалась, то есть обрела некую стабильную однообразность. Работа, занимающая все ее мысли и время, шла очень успешно, и это было единственное, что доставляло Марии радость и удовлетворение. Ну, еще, пожалуй, нечастые визиты ее друзей и близких родственников. Были, правда, и шумные, веселые презентации или показы мод, в которых она участвовала со своими моделями одежды, но на них она чувствовала себя не в своей тарелке и смотрела на них с чисто практической точки зрения. Они были необходимостью, и не больше.

Очень часто на подобных мероприятиях представители сильного пола пытались за ней поухаживать, вполне резонно считая, что не обратить внимания на такую шикарную, утонченную и привлекательную женщину было невозможно. К великому сожалению всех воздыхателей, их попытки всегда встречались холодно и однозначно: никаких сближений и уж тем более интимных отношений. Даже очень настойчивые мужчины, умеющие вскружить голову любой женщине, за короткое время понимали: она не для них, с ней невозможно даже разговаривать о чем-либо, кроме работы. Ее глаза обжигали таким холодом, что пропадала всякая охота флиртовать с этой прекрасной, но такой недоступной женщиной.

Наступили первые сентябрьские дни. Но жара стояла неимоверная. Синоптики щебетали что-то по поводу якобы намечающихся дождей – их слушали внимательно, но не верили совершенно. И ругали жару. В разговорах все жаловались на то, что отпуска слишком быстро пролетели, что вместо осенней свежести продолжается удушливое лето, что цены на продукты, подскочившие, как уверяли толстенькие экономисты, временно, и не собираются падать, что работы стало больше, а денег меньше. Короче – наступила осень.

На своей фирме Мария затеяла реорганизацию одного из цехов и так замоталась, что только поздно вечером, выходя с работы, с содроганием вспомнила: «Завтра же суббота! И у меня на обед приглашены гости! Успею ли я с утра все приготовить? И главное – что и из чего?» Взглянув на часики, решила ехать в супермаркет, еще было время до его закрытия.

Старалась покупать лишь самое необходимое, но все равно получилась почти полная тележка. В машину-то она загрузила все без проблем, а вот возле дома! Последние несколько дней на ее месте в подземном гараже стоял автомобиль Даниэля, который отправился самолетом из Барахаса на неделю куда-то по своим делам. Мария сама, перед тем как отвезти его в аэропорт, предложила подобное – уж очень роскошный был автомобиль, чтобы оставлять его на улице. А свое скромное авто она ставила где-то рядом с домом, нисколько о нем не переживая.

Но сегодня! Мария сделала целых восемь(!) кругов по своему кварталу, пока нашла место для парковки! И как далеко от дома! Но вначале не обратила на это внимания. Зато когда все кульки с продуктами с огромным трудом разместились у нее в руках и она отошла от машины на десяток метров, организм взбунтовался от непосильной тяжести и неудобства, а раздосадованная Мария стала ругать себя на все лады.

«Чего же я прусь, как верблюд?! Из-за дурной головы всегда ноги страдают! Ой-ой… и руки тоже! М-м-м… И спина! Надо было выгрузить все в портал, а уже потом ехать парковаться!» При этой мысли Мария даже остановилась, раздумывая, не вернуться ли к машине. Но в этот момент мимо прошла парочка молодых ребят лет по восемнадцать. Видя женщину, согнувшуюся под тяжестью сумок, один, широко ухмыльнувшись, что-то сказал другому, и они заржали на всю улицу. Как разозлилась Мария! Гордо вскинув голову и выпрямив спину, она бодрым шагом продолжила свое движение, изо всех сил пытаясь скрыть, что ей тяжело. «Какое хамье! – бешено метались мысли в ее голове. – Никакой минимальной культуры, никакого уважения! Я уже не говорю о предложении помочь! И они еще наверняка считают себя мужчинами! Как все-таки падают нравы!»

Она завернула за угол, и вдалеке уже был виден проем ее парадного. На улице не было ни души, только на лавочке сидел какой-то мужчина и перелистывал небольшую книжицу. Мария продолжала мысленно ругать всех и вся на свете, так что и ему досталось: «О! Еще один расселся! А личико: только в фильме про уголовников сниматься! Стрижка короткая – чтоб не расчесываться и реже мыть голову! Зачитался! Делает вид, что грамотный, а на самом деле только картинки рассматривает!» Она уже почти поравнялась с ним, как вдруг мужчина поднял голову, и они встретились взглядами. Сообразив, что на него смотрят чуть ли не с ненавистью, он непонимающе улыбнулся и, опустив глаза, заметил руки Марии, вытянутые под тяжестью сумок. Его лицо озарилось догадкой, и, моментально сунув книгу под мышку, он вскочил и бросился к ней со словами: