Иэн Бэнкс - Материя

— Вот обо что ты сломал нож! — крикнул он Баэрту, взмахнул пистолетом и выстрелил в рыцаря.

Три раза нажимал он на крючок, даже после того, как Баэрт упал, чтобы уж наверняка, и еще раз — через дернувшееся веко, чтобы уж не оставалось никаких сомнений. У Баэрта ведь тоже был пистолет — рука убитого лежала на его рукояти. Что ж, нужно было с пистолета и начинать. Орамен порадовался звону в ушах — он не слышал звука четырех выстрелов в тесном пространстве. Это наверняка было бы больно.

Он вернулся к Дроффо, который уже шевелился.

— Постарайся встать, Дрофф! — прокричал Орамен и поднял парня, засунув ему руку под мышку.

Теперь они шли бок о бок и видели, что там впереди, теперь эти сучьи убийцы с длинными ножами уже не застанут их врасплох. Дроффо, казалось, силился что-то сказать, но Орамен пока еще ничего не слышал. Туннель впереди выглядел длинным и полным какого-то тумана — но только тумана.

Наконец в туннеле показались люди, и он не стал в них стрелять: обычные рабочие и несколько охранников. Они помогли Орамену и Дроффо выйти наружу.

Они сели, а потом легли в маленьком лагере у входа в штольню. В темноте подземелья виднелось множество огоньков. Орамену показалось, что он слышит (приглушенно, словно в ушах стояла вода) чей-то быстро удаляющийся топот.

— Ах вы бедный, ваше высочество! Посмотрите только на себя! Ах, какой вы несчастный, ваше высочество! Настоящая промокательная бумага! — Негюст Пуибив помогал сиделке Орамена одевать принца. Он был потрясен количеством синяков и царапин на теле своего хозяина. — Прямо защитная окраска, ваше высочество, клянусь. Я видел такие грузовики и всякие военные штуки — но ваша бедная кожа расписана куда красочнее!

— Не красочнее, чем твои сравнения, Негюст, — сказал Орамен, застонав от боли, когда сиделка подняла его руку, а слуга натянул на нее рукав нижней рубашки.

В ушах все еще звенело. Слышал Орамен теперь довольно неплохо, но звон, хотя и стал тише, до конца не исчез, и доктора не обещали, что он пройдет целиком. Видимо, единственное серьезное повреждение — можно сказать, легко отделался. У Дроффо была сломана рука и порвана перепонка в одном ухе, которым он больше не слышал. Доктора считали, что рука у него срастется; в больницах Колонии был накоплен большой опыт лечения разнообразных травм.

Орамен почти все время находился среди врачей. В какой-то момент он думал, что группа сарлских врачей начнет выяснять отношения на кулаках со своими делдейнскими коллегами. Те и другие никак не могли прийти к общему мнению: что делать с обширными синяками и царапинами? Интересно, думал Орамен, может, они просто хотят на законном основании утверждать, что лечили самого принца?

Приехал генерал Фойз и вежливо пожелал принцу выздоровления. Правда, у Орамена создалось отчетливое впечатление, что генерал смотрит на него как на вышедшее из строя и подлежащее списанию снаряжение. Поатас послал ему записку со словами сочувствия, к счастью, сообщая, что занят важными и срочными делами — в немалой степени связанными с очисткой частично обрушившейся выработки.

Орамен отпустил сиделку — чопорную женщину средних лет, грозную на вид — и тогда уже со стонами и гримасами позволил Негюсту одеть себя. Когда с этим было почти покончено, Орамен, в официальном облачении, готовый к своему первому публичному появлению через три дня после взрыва, вытащил свой церемониальный меч и попросил Непоста обследовать его кончик, держа его на уровне глаз слуги, почти касаясь его носа. От этого усилия рука Орамена застонала от боли.

Негюст был само недоумение. К тому же он выглядел немного комично, когда скосил глаза на кончик меча в такой близости от своего лица.

— Чего я ищу, ваше высочество?

— Вот об этом я тебя и спрашиваю, Негюст, — тихо сказал Орамен. — Чего ты ищешь?

— Ваше высочество?

Негюст с крайне недоуменным видом начал поднимать правую руку, чтобы прикоснуться к кончику меча.

— Оставь его! — резко сказал Орамен. Негюст опустил руку. — Тебя в самом деле так сильно укачивает в воздухе?

— Ваше высочество?

На лбу Непоста собрались морщины, словно то был не лоб, а вспаханное поле. «Такие глубокие, — подумал Орамен, — завязнуть можно».

— Ты очень вовремя отсутствовал, парень, когда все мои близкие были обречены на смерть.

— Ваше высочество? — снова сказал Негюст с таким лицом, будто собирался заплакать.

— Прекрати твердить «ваше высочество», — мягко сказал Орамен, — или, клянусь, я воткну меч в один из твоих идиотских глаз.

— Ваше высочество, да я недавно харчей накидал при одном только виде этой летающей твари! Клянусь вам! Спросите кого угодно! Я не желаю вам зла, ваше высочество! Вы не можете меня подозревать, не можете, ваше высочество! — Негюст был потрясен, ошарашен. — О господи! — слабым голосом произнес он и осел, соскользнул по стене, тяжело ударившись задом о пол вагона, колени его разошлись в разные стороны; Орамен опустил кончик меча, чтобы тот по-прежнему почти упирался в нос парня. — Ах, ваше высочество! — Негюст закрыл лицо руками и зарыдал. — Ах, ваше высочество, убейте меня, если вам так хочется. Лучше уж умереть, чтобы доказать мою невиновность, чем жить без вас свободным человеком, но быть обвиненным, пусть даже всего лишь в вашем сердце. Ногу за волосок. Я поклялся в этом господину Фантилю, когда он говорил мне, что я должен защищать вас до последнего дыхания и быть вашим самым преданным слугой. Да я предпочту отдать руку или ногу, чтобы с вас не упал ни один волосок!

Принц с решительным и безучастным выражением, сквозь звон в ушах, слушал лепет Негюста, приглушенный из-за ладоней на лице, и глядел на рыдающего слугу. Наконец Орамен сунул меч в ножны — это движение тоже отдалось болью, хотя и терпимой, — потом наклонился, взял Негюста за руку, влажную и горячую от слез, потянул вверх, поднимая парня на ноги, и улыбнулся ему. От рыданий лицо Негюста покраснело, глаза распухли. Он вытер нос рукавом и громко шмыгнул, а когда моргнул, крохотные капельки влаги упали с век.

— Успокойся, Негюст, — сказал Орамен, легонько похлопывая его по плечу. — Ты — моя защита и моя совесть в этом деле. Я отравлен слишком поздно открывшимся заговором против меня. Мне сделали запоздалую прививку против предательства, и у меня случилось осложнение — приступ подозрительности: каждое лицо рядом со мной внушает мне сомнения, а в каждой руке, даже протянутой с намерением помочь, мерещится нож. Но вот тебе моя рука. Прими извинения. Я был несправедлив к тебе — считай, что тем самым ты тоже пострадал от взрыва. Мы заражаем самых близких нам людей, когда они заботятся о нас, при этом не желая им зла.