Иэн Бэнкс - Вспомни о Флебе

Она чувствовала замороженную силу льда и снега и была изнурена их обжигающим кожу холодом. Она чувствовала ритм солнца и осознавала хрупкость и плавкость кристаллов, осознавала воду, как та бурлила и текла, и становилась тёмными пузырями подо льдом и каплями на сосульках. Она видела вьющиеся струи, прыгающие ручьи и обрушивающиеся через пороги реки, она замечала извивающиеся и вытягивающиеся петли, когда река становилась медленнее и спокойнее, и впадала… в озеро, море, откуда снова поднималась паром.

И она чувствовала себя затерянной во всём этом, растворённой, и впервые в своей жизни по-настоящему испугалась. Она боялась здесь и сейчас больше, чем тогда, когда упала и сломала ногу, во время короткого падения и удара и боли, и долгих холодных часов потом, когда беспомощной лежала в снегу и скалах, дрожа и стараясь не заплакать. Это было чем-то, к чему она сама давно готовилась, она знала, что произошло, она представляла последствия, которые могли быть, и свои возможности реагировать на это. Это был риск, на который идёшь сознательно, что-то, что тебе понятно. А здесь, вот это — нет, так как сейчас было нечего понимать и, возможно, некому понимать… включая её.

На помощь! — взмолилось в ней что-то. Она слышала это и ничего не могла поделать.

Мы лёд и снег, мы пойманы в этом состоянии.

Мы падающая вода, текучая и неопределённая, всегда в поиске самого низкого уровня, всегда старающаяся собраться и слиться.

Мы — пар, поднимающийся против собственного желания к облакам, уносимый ветром. Чтобы начать сначала, в виде льда или как-нибудь иначе.

(Она могла выйти из транса, она чувствовала жемчужины пота на лбу, замечала, что её ладони пропахали в плотном шуршащем снегу узкие борозды, и знала, что есть путь наружу. Она могла спуститься… но ни с чем, она ничего не нашла, ничего не сделала, ничего не поняла. И она решила, что лучше остаться, выдержать это.)

Цикл начался снова; её мысли замкнулись в круг, и она увидела воду, как та текла вниз по ущельям и долинам, или собиралась внизу в деревьях, или прямым путём возвращалась в озера и моря. Она видела её падающей на луга и болота, и падала вместе с ней, с террасы на террасу, через мелкие скальные уступы, пенясь и кружась (влага на её лбу начала замерзать, пронизывая холодом, она почувствовала опасность и снова подумала, не выйти ли из транса, спросила себя, сколько она уже тут сидит, охраняют её или нет). Опять закружилась голова, и она ещё глубже зарыла ладони в снег. Перчатки сжали замёрзшие снежинки, и когда она это сделала, она вспомнила себя.

Она увидела перед собой узор из замёрзшей пены, она опять стояла у края болота, у маленького водопада и пруда, где нашла линзу из вспененного льда. Она держала её в руках, и та не звучала, когда по ней постукивали пальцем, и у неё был вкус обыкновенной воды и только, когда она касалась её языком… и дыхание облачком веяло над ней, ещё одной вихревой картиной в воздухе. И это была она.

И это было то, что это значило. Что-то, за что можно было ухватиться.

Кто мы?

Мы то, чем являемся. Просто то, что мы представляем собой как существа. То, что мы знаем и делаем. Не меньше и не больше.

Дополнительная информация. Узоры, галактики, звёздные системы, планеты — все развивается. И материя подвержена изменениям. Жизнь — более быстрая сила, заново организуется, находит новые ниши, начинает формировать себя. Разум — сознание — на целый порядок быстрее, ещё один новый уровень. То, что лежало по ту сторону, было незнакомо, слишком неопределённо, чтобы быть понятым (спроси Дра'Азон и подожди ответа)… Всё было только уточнением, процессом сделать это правильнее (если само «правильно» было правильным)…

Стало быть, мы испортили своё наследство… ну и что? Что мы могли испортить с большим правом? Если мы делаем ошибки, то только потому, что глупы, а не потому, что плоха идея. И если мы больше не находимся у ломающегося края волны, то вот это неудача. Мы передаём дальше эстафету, и лучшие желания, множество удовольствий.

Все подле нас, все вокруг нас, всё, что мы знаем и можем узнать, состоит, в конце концов, из узоров Ничто. Это основная линия, окончательная правда. И если мы вдруг установим, что можем контролировать определённый узор, почему бы нам не переделать его по нашим представлениям об элегантности, сделать радостнее и лучше? Да, мы гедонисты, мистер Бора Хорза Гобучул. Мы ищем удовольствий и, допустим, мы сами настроили себя так, что можем ощущать их сильнее. Мы то, что мы есть. А ты? Во что превращает это тебя? Кто ты? Кто ты?

Оружие. Вещь, сделанная давно умершими, чтобы обманывать и убивать. Весь подвид Оборотней — пережиток старой войны, такой давней войны, что никто уже не помнит, кто против кого воевал или когда и за что. Никто не помнит и того, на стороне победителей были Оборотни или нет.

Но на всякий случай тебя сделали, Хорза. Ты не продукт эволюции, которую ты назвал бы «естественной», а продукт тщательных раздумий и генетических манипуляций, военного планирования и обдуманного проектирования… и войны. Только война ответственна за твоё создание, ты её дитя, её завещание. Оборотень, обратись в самого себя… но ты этого не можешь, не хочешь. Ты можешь только стараться не думать об этом. И всё-таки это знание есть, информация эта вросла в самые глубокие твои глубины. Возможно, что ты можешь легко жить с этим знанием, но я не думаю, что ты с ним справишься…

И мне жаль тебя, потому что мне кажется, что теперь я знаю, кого ты ненавидишь на самом деле.

Она быстро вышла из транса, когда выделение секрета из желез в её шее и позвоночнике прекратилось. Связи, образовавшиеся в мозгу девочки, разорвались, освобождая её.

Её окружала реальность, ветер холодил кожу. Она вытерла пот со лба. В глазах стояли слёзы, она осушила их, засопела и потёрла покрасневший нос.

Опять промах, горько подумала она. Но это был молодой, нестабильный вид горечи, так сказать, подражание ему, что-то, в чём она некоторое время нравилась себе, как ребёнок примеряет одежду взрослого. Она мгновение наслаждалась чувством старости и отчаяния, но потом сбросила его. Настроение ей не подходило. Ещё будет время для настоящей версии старости, подумала она с сарказмом и улыбнулась ряду гор по другую сторону равнины.

Но всё равно это было промахом. Она надеялась, что ей придёт идея… об идиранах, или Бальведе, или Оборотне, или войне, или… о чем-нибудь…

Вместо этого всё было большей частью старой территорией, известными, уже усвоенными фактами.

Известное отвращение к человеческому, понимание гордого презрения, которое идиране ощущали к их расе, ещё одно подтверждение, что по крайней мере эта вещь имеет своё собственное значение; и, вероятно, обманчивый, вероятно, сопровождаемый избытком симпатии взгляд в характер мужчины, которого она никогда не видела и никогда не увидит и который отделён от неё большей частью Галактики и совершенно иной этикой.