Сборник - Star Wars: Байки из кантины Мос Айсли

Я вдыхаю дым, задерживаю, выдыхаю. За мгновения этого несложного действа конфронтация усиливается. Теперь двое задирают мальчишку: человек и аккуалиш. Эта агрессивность характерна для баров, она рождается из неуверенности и выпитого алкоголя. Идиотская попытка установить собственное преобладание над неопытным пареньком, чья неискушенность может дать лишь скудное развлечение тем, кто интересуется подобными вещами. И как всегда, начинается потасовка. Юнца швырнули в сторону, и под его весом ломается стол в углу.

Музыка прервалась на середине. Очевидно, новые музыканты не привыкли к местам, подобным кантине Чалмуна, иначе знали бы, что не следует останавливаться. Более опытные вплели бы крики, визг и душераздирающие вопли в музыку, воспользовались бы какофонией, какой бы отвратительной она ни была, для создания новой мелодии.

Затем рождается неожиданный звук. Такого я не слышал уже сотню лет. Низкий жужжащий гул включенного светового меча.

– Суп.

Я разворачиваюсь и обыскиваю полутьму взглядом… хоботки трепещут в нетерпении, мне стоит усилий заставить их не высовываться до поры до времени. Но я знаю: где-то близко находится нужный мне сосуд.

Стычка выходит короткой и решительной, после нее беспорядок мгновенно утихает. Единственный удар светового меча, и аккуалиш остается без одной руки. Мальчишка держится в стороне. Я снова чую его эмоции, дикие, неконтролируемые. Но теперь есть кое-что еще, гораздо большее, чем я ожидал, дрожащее у самого края ощущений, дразнящее своим присутствием, подавленной мощью… потом я вижу, как старик спокойно убирает на пояс меч, и осознаю, что он такое. Это мастер, несмотря на чересчур скромное поведение. Он не ищет битвы ни на словах, ни на деле. Мастер того, что в нынешнее время не принято называть, дабы не прослышал Император. Но я знаю кто он: джедай. Как могу я не знать. Он слишком дисциплинирован, слишком защищен от прощупывания, в том числе и производимого анцати. Его защищенность открывает мне истину.

Я оставляю все как должно: непроизнесенным. Нет необходимости говорить. Пусть будет тем, кто есть; никто, кроме меня, не заподозрит. Он в безопасности еще некоторое время.

Мальчик заслужил пристальное изучение с моей стороны. Если они действительно вместе, информация стоит того, чтобы ей обладать. Коль скоро старик взял себе ученика, есть повод для страха – если вы принадлежите Империи и помните, что было до нее. В противном случае, как в моем – разве только вспомню совсем уж старые времена, – все здесь происходящее не имеет значения. Пока я не решу посчитать деньги, которые заплатил бы Джабба или другие, включая Дарта Вейдера. И не исключая Императора.

Бахвальство. Это фундаментальная вещь в подобных местах: ритуал хвастовства существа перед существом, чтобы сохранить лицо или только выстроить его; чтобы предъявить претензию на место в нашем мире или создать это место; попытка сделать из себя нечто большее. В самом деле, есть те, кто представляет из себя большее – как анцат, я составляю куда больше, чем можно заподозрить (или представить и не отшатнуться, уйти назад к более удобным представлениям), – но такие редко прибегают к самопохвале. Окружающие и так знают, кто они и что сделали. Слова излишни и только уменьшают значение поступков. Но даже эти наиболее умелые и широко известные могут быть вынуждены прибегнуть к бахвальству перед неумолимым лицом мастера-джедая, если он находится в сомнениях насчет таковых деяний. Существа подобные этому старику могут превратить в ничтожества сильнейших малыми словами и действиями.

Музыканты наконец воспряли духом, а может статься, им пообещали снижение оплаты за простой без игры. Так или иначе, музыка возобновилась и стала менее резкой. Она заглушает разговоры, кроме как в ближнем окружении, но мне не требуется полагаться на слова или эмоциональный окрас информации. В похвальбе частенько слышится аромат «супа».

Я выдыхаю, чувствую, как трепещут мои хоботки, и оглядываю кантину. Легко определить направление, и я улыбаюсь – эти двое, старик и его ученик, сели в одной из кабинок. Но не их запах будоражит меня сейчас, нет – того, с кем они разговаривают. Высоченный вуки и темноволосый мужчина-человек.

– Суп.

Он закипает столь быстро и сильно, что я не могу не заметить. Мое внимание приковано к нему. Не джедай, что защищен и дисциплинирован. Не мальчишка, что юн и незрел. Не вуки, пассивный, воплощенная верность. Гуманоид. Кореллианин.

Анцати живут долго. И за все время жизни сохраняется память.

Из моей трубки поднимается клуб дыма, и я улыбаюсь сквозь его завесу. Кореллианина ищут, как и вуки, но то же касается любых посетителей кантины Чалмуна – их всех разыскивают где-нибудь в Галактике. Даже меня. Или должны бы; никто не знает, кто я и что я или за что меня разыскивают, и в этом постоянство. Я осторожен в охоте, всегда внимателен к деталям, которые игнорируют другие и от которых слишком часто погибают. Я требую информацию. И ни на что не подписываюсь, пока не уверен до конца.

В данный момент подтверждение и уверенность требуют мало времени и еще меньше терпения. Джедай и ученик уходят, но на их место тут же садится родианец. Он нервничает. Запах его «супа» настолько трудно различим, что граничит с отсутствием оного. Слуга, не тот, кому служат. Трус. Дурак. Неумеха. Он действует слишком медленно. И потому погибает от вспышки из спрятанного бластера умелого и талантливого пирата.

– Суп.

Я охвачен радостью, и хоботки трепещут в нетерпении. Вот, здесь, здесь и сейчас… оттенок, едва заметный след, шепот ветерка в песках и мимолетное касание губ в поцелуе, крик, воплощение «супа» в плоти и без защиты, густого, ароматного… Мне нужно лишь подойти и взять, выпить, обнять, как обнимают только анцати, станцевать мой танец с кореллианином, чей «суп» насыщен и горяч и куда слаще, чем мне приходилось пробовать за многие годы.

Теперь.

Теперь!

Но поспешность сводит удовольствие на нет. Я буду ждать, я буду само терпение.

– Какой суп.

Вонь песка в дюнах и в городе; неприкрытость смерти, смердящей трусостью и безмозглостью родианца. Собачья смерть, не достойная поминания; его не станет оплакивать даже его наниматель. То был хатт, конечно. Разве могут здесь быть сомнения? Больше никто не осмелится нанимать убийц в Мос Айсли, на Татуине.

Никто, кроме Дарта Вейдера. И Императора.

Но их здесь нет, есть только Джабба. Хатт вездесущ, его присутствия не избежать нигде – на Татуине, в Мос Айсли, в кантине Чалмуна.

– Но какой суп….

Последняя затяжка т’бака – глубокая, смакуемая, как продленное мгновение, как сокровенное знание и исполнение желания. Короткая вспышка обжигающего солнечного света проникает в помещение, когда кореллианский пират и его вуки уходят из кантины, думая о возмездии для Империи. Космопорт принадлежит Джаббе во всем, кроме имени. Имя принадлежит Императору, которому нет дела до хаттовских делишек.