Лю Цысинь - Невидимые планеты. Новейшая китайская фантастика [сборник litres]

Иногда у чинкатойцев рождаются дети с дефектами органов речи. Эти дети практически не способны выжить. Им постоянно грозит опасность: более крупные и быстрые сородичи могут их затоптать, и никто даже не узнает, что такой ребенок когда-то существовал.

– Это так печально. Твои истории становятся все короче и короче, но почему все они еще и такие грустные?

Что именно печально – история, которую я рассказываю, или то, что ты слышишь?

– Какая разница?

Разница огромная. Я был на планете, где местные жители издают десятки тысяч звуков разных частот, но слышат лишь малую часть диапазона. Чувствительность их ушей не идет ни в какое сравнение с возможностями их голосовых связок, и поэтому они слышат значительно меньше, чем говорят. Но самое интересное – то, что у каждого из них – свой диапазон, в котором он воспринимает звуки. Им кажется, что все они слышат одну и ту же песню, хотя на самом деле тысяча индивидуумов слышат тысячу разных песен, но никто из них об этом не знает.

– Опять ты выдумываешь. Такого не может быть. – Ты прикусываешь губу и широко раскрываешь глаза. – Я начинаю подозревать, что ты не был на всех этих планетах. Может, ты просто придумал их, чтобы меня позабавить?

Милая, каждый странствующий рыцарь, начиная с Одиссея, рассказывал романтические истории о далеких краях, чтобы покорить сердце дамы, в которую он влюблен. Отличишь ли ты правду от вымысла? Я путешествую с одной планеты, словно Марко Поло по городам Востока, словно Кубла-хан – по своим бесконечным владениям: все происходит в мгновение ока. Можно сказать, что я действительно там побывал, или что я никуда не уезжал. Планеты, о которых я говорю, разбросаны по всем уголкам вселенной, но иногда сближаются, словно они всегда были вместе.

Ты хихикаешь.

– Теперь поняла – они объединяются в твоих историях, и ты рассказываешь про них, чтобы они собрались и в моем сознании?

Я смотрю на твое счастливое лицо и вздыхаю – так тихо, что моя улыбка не кажется тебе странной. Как тебе объяснить, чтобы ты поняла? Истории не могут объединить то, чему не суждено быть вместе.

Да, – тихо отвечаю я. – Мы с тобой просидели здесь целый день, рассказывая истории, и вместе мы владеем целой вселенной. Но эти истории – не просто слова. Сегодня мы и слушатели, и рассказчики.

Цзинцзялину посвящена последняя история, которую я расскажу сегодня. Она короткая. Скоро я закончу.

Обитатели Цзинцзялина ни на кого не похожи: они напоминают мягкие воздушные шары или, быть может, плывущих по воздуху медуз, прозрачных и гибких. Поверхность цзинцзялинца – мембрана, похожая на клеточную. Соприкоснувшись, две мембраны могут объединиться.

Во время контакта двух цзинцзялинцев их тела частично сливаются, обмениваясь содержимым. То есть эти существа не особенно заботятся о своих физических телах и сами не знают, какая часть их тела принадлежала встреченным ими чужакам. Они верят, что по-прежнему являются собой, и им совершенно не жалко поделиться частью своих материалов с другими.

Но цзинцзялинцы не понимают, что это ощущение «себя» – иллюзия. В тот миг, когда двое из них сливаются, исходные личности перестают существовать, превращаются в единое существо, а после его раздела появляются два новых индивидуума. Новые личности не знают всего, что произошло до их встречи, и каждый из них считает себя личностью, которая никогда не меняется.

Понимаешь? Когда я закончу рассказывать истории, когда ты закончишь их слушать, я уже не буду собой, и ты тоже изменишься. Сегодня мы ненадолго слились воедино, и даже если мы оба забудем наш разговор, с тобой навсегда останется частица меня, а у меня будет частица.

– Ты хочешь сказать, что Цзинцзялин – это наша планета?

Наша планета? Разве мы можем владеть какой-либо планетой? И есть ли планета, которой мы можем принадлежать?

Не спрашивай у меня про координаты этих планет; они – самые старые тайны вселенной. Они – воздух между пальцами. Ты тянешься, чтобы схватить их, но когда разжимаешь кулаки, в них ничего нет. Ты, я и они встретились лишь на миг, и нам суждено снова расстаться. Мы просто путники, поющие непонятные песни и бредущие по темному небу. Вот и все. Ты знаешь, что они поют, ловя ветер, прилетевший с далекой родины.

Без десяти пять утра Лао Дао пересек оживленную пешеходную улицу и отправился искать Пэн Ли.

Отработав смену на мусороперерабатывающем заводе, Лао Дао сначала зашел домой, чтобы принять душ и переодеться. Сейчас на нем была белая рубашка и коричневые брюки – единственная приличная одежда в его гардеробе. Манжеты рубашки уже обтрепались, поэтому он закатал рукава до локтей. Лао Дао уже исполнилось сорок восемь, он не был женат, и те дни, когда он еще заботился о своей внешности, остались далеко в прошлом. Поскольку за старую одежду его никто не пилил, он носил ее уже много лет, тем более что случай надеть ее выпадал нечасто – разве что кто-то из друзей приглашал его на свадьбу или на праздник по случаю рождения ребенка.

Однако сегодня ему хотелось выглядеть хотя бы отчасти презентабельно, и, кроме того, он боялся, что после пяти часов, проведенных на заводе, от него будет плохо пахнуть.

Улицу наполнили люди, только что отработавшие смену. Они толпились у каждого уличного торговца, тщательно выбирали овощи и фрукты, и громко торговались. У киосков, где торговали едой, в воздухе витал запах горячего масла; у стоявших рядом с ними пластиковых столов не было ни одного свободного места. Наклонившись к мискам, люди с аппетитом поглощали рисовую лапшу в остром соусе, над которой поднимались облака белого пара. Чуть поодаль на лотках возвышались горы фиников и грецких орехов, а над ними висели куски вяленого мяса. Настал самый оживленный час дня.

Лао Дао медленно протискивался сквозь толпу. Заметив официанта с блюдами в руках, который громко кричал, прокладывая себе дорогу, Лао Дао пристроился вслед за ним.

Пэн Ли жил недалеко. Лао Дао поднялся по лестнице на его этаж, но Пэна дома не оказалось. Соседка сказала, что Пэн обычно возвращается незадолго до закрытия рынка, но когда именно он должен прийти, она не знала.

Лао Дао встревоженно посмотрел на часы: было уже почти пять утра.

Он спустился на первый этаж и встал у входа. Рядом с ним села группа голодных подростков и принялась жадно поглощать еду. Двоих Лао Дао узнал: пару раз встречал их в доме Пэна Ли. У каждого из них была порция лапши «чоу мейн» или «чао фунь», и они делились блюдами друг с другом, словно за семейным столом. Еда лежала на тарелках и уже совсем перемешалась, но чья-то пара палочек продолжала искать последние кусочки мяса, спрятавшиеся среди нарезанных перцев. Лао Дао снова понюхал руки и убедился, что от него уже не пахнет отходами. Знакомый повседневный шум действовал на него успокаивающе.