Роберт Хайнлайн - Ракетный корабль «Галилей». Космический кадет

— А какая нам разница? — спросил Мэтт. — Да будь у нас этого топлива хоть залейся, все равно мы не смогли бы взлететь.

В то, что корабль безнадежно испорчен, «мать многих» поверила не сразу, пришлось показывать ей повреждения. Но даже и это, похоже, убедило ее только наполовину. Кроме того, ее, видимо, огорчало, что кадеты не радуются подарку — вытащенному для них кораблю. Когда они возвращались в подземный город, большую часть пути Оскар потратил на осторожное заглаживание обиды, невольно нанесенной ими старой амфибии.

Ужинать Оскар не стал. Текс и тот едва поковырялся в тарелке и — чего с ним никогда не бывало — так ни разу и не притронулся после этого к своей губной гармошке. Мэтт провел вечер в молчании, сидя около лейтенанта Турлоу.

«Мать многих» послала за ними на следующее утро. После формального обмена приветствиями она обратилась к Оскару:

— Маленькая мать, это правда, что твой Гэри тоже мертв, как и другой Гэри?

— Да, это правда, о благородная мать многих.

— И теперь без Гэри ты не можешь вернуться к своему народу?

— Да, это так, мудрая мать, мы погибнем в джунглях.

Старая амфибия замолчала и сделала знак одной из своих приближенных. Та подошла к ней со свертком, размер которого был чуть ли не вполовину ее роста. «Мать многих» положила пакет рядом с собой на возвышении и пригласила кадетов подойти ближе, после чего начала его разворачивать. Сверток был укутан в такое количество тряпок, что ему позавидовала бы и египетская мумия.

Наконец, закончив работу, старая амфибия протянула Оскару какой-то предмет:

— Это твое?

Кадеты увидели большую книгу. На обложке большими витиеватыми буквами было вытеснено:

БОРТОВОЙ ЖУРНАЛ «АСТАРТА» [65] Астарта — богиня войны и чувственной любви, олицетворение планеты Венера на Среднем Востоке, покровительница городов Тира, Сидона и Элата. Также ей поклонялись в Египте и земле Ханаанской.

— Великий всемогущий Господь! — в изумлении прошептал Текс. — Этого быть не может!

— Ну конечно же. Пропавшая первая экспедиция. Значит, они все-таки долетели ! — тоже шепотом сказал Мэтт.

Оскар молча смотрел на бортовой журнал.

— Это твое ? — нетерпеливо повторила старая амфибия.

— Что? Да, конечно! О, простите меня, мудрая и благородная мать многих, эта вещь принадлежала матери матери моей матери. Мы — ее дочери.

— Тогда я передаю это тебе.

Дрожащими руками Оскар взял бортовой журнал и раскрыл его на первой странице. От времени бумага сделалась ветхой. Кадеты с благоговением смотрели на запись, которая открывала журнал: «Взлет», но особенно их поразил год — 1971.

— Святой Моисей! — еле слышно выдохнул Текс. — Вы посмотрите, вы только посмотрите на это. Больше ста лет прошло!

Они начали перелистывать пожелтевшие страницы. На них одна за другой шли одинаковые записи, каждая занимала место ровно в строку: «Невесомость, положение корабля соответствует программе полета».

Эти записи они просмотрели бегло, задержавшись взглядом только на одной отличавшейся строчке:

«Рождество. После обеда пели рождественские песни».

Они искали записи, сделанные после приземления. Видя, что «мать многих» уже подает признаки нетерпения, они вынуждены были лишь бегло просматривать их:

«…Климат не тяжелее, чем в самых жарких тропиках на Земле во время сезона дождей. Основная форма жизни — крупные земноводные. Колонизация планеты вполне возможна».

«…Земноводные обладают значительными умственными способностями и умеют разговаривать друг с другом. Они дружелюбны, нами делаются попытки преодолеть языковой барьер».

«..Харгрейвс заболел. Какое-то инфекционное заболевание, вызванное, по-видимому, местным грибком. Симптомы проказы. Врач пытается подобрать лекарство».

«…После похорон Харгрейвса его каюта подвергнута стерилизации при 400°».

Вскоре после этого почерк, которым были сделаны записи, стал другим. «Мать города» проявляла уже сильные признаки недовольства, так что они решили ограничиться только двумя последними записями:

«… У Джонсона так ничего и не получается, хотя туземцы охотно ему помогают…»

«..левая рука слабеет. Я принял решение покинуть корабль и рискнуть поселиться с туземцами. Бортовой журнал беру с собой и буду заносить новые сведения по мере возможности».

Почерк тем не менее оставался разборчивым и четким; просто глаза кадетов, наполнившиеся слезами, мешали им различать буквы.

Повелительница маленького народа тут же распорядилась, чтобы их вывели подводным туннелем из города. Ей не хотелось выслушивать расспросы людей, а в пути разговаривать с ней было попросту невозможно.

— Послушай, Ос, — спросил Текс, как только они вышли на сушу, — ты считаешь, что старушка и вправду хочет отвести нас к «Астарте»?

— Наверное.

— Думаешь, есть шанс, что мы найдем корабль целым и невредимым?

— Ни в коем случае. Ни малейшего шанса. Во-первых, в топливных баках не осталось горючего. Ты же видел, что вышло с джипом, как думаешь, что сделало время, целое столетие, с «Астартой»? — Он немного помолчал. — Как бы там ни было, я не разрешаю себе на что-то надеяться. Третьего раза я просто не выдержу, для меня это слишком.

— Пожалуй, ты прав, — кивнул Мэтт. — Нервы надо беречь. Скорее всего, вместо корабля мы увидим гору ржавчины всю в лианах.

— Ну поволнуемся, первый раз, что ли? — ответил на это Оскар. — Между прочим, я на таком взводе, что с трудом могу говорить. Главное, не думать об «Астарте» как о способе вернуться домой, просто подумайте о ней как об исторической реликвии.

— Думай как хочешь, — покачал головой Текс. — А вот я оптимист. Уж очень мне хочется выбраться из этой помойки.

— Выберешься когда-нибудь, почему не выбраться? В один прекрасный день сюда прилетят другие ребята и нас найдут. И завершат миссию, которую мы так замечательно провалили.

— Слушай, — сказал Текс. — А нельзя ли нам взять увольнительную и не думать об этой миссии хотя бы ближайшую четверть мили? А то здешние насекомые — это какой-то ужас. Давай ты будешь думать про Оскара, а я про любимого сынулю мамаши Джермэн. Как хотелось бы снова сейчас оказаться на старом добром «Aes Triplex».

— Интересно, а кто это больше всех распространялся, что «Aes Тriplex» — не корабль, а дурдом какой-то?

— Очевидно, я ошибался. Со всей откровенностью каюсь в своей ошибке.

В этот момент они подошли к одному из редких в этих местах возвышений — холмику высотой чуть не целых десять футов над уровнем воды. Туземцы начали вдруг возбужденно перешептываться, о чем-то отчаянно шепелявя. Мэтту показалось, что он уловил венерианское слово «табу».

— Ос, ты слышал? — спросил он на бейсике. — Табу.