Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

Это было десять дней назад.

Десять дней долгих перелетов, появлений в племенах или бегущих караванах, многочасовых переговоров и отбытий наутро. Это выматывало, но и доставляло Арнут’хару удовольствие.

Ему нравилась жизнь на открытом воздухе, под лучами А’пио, обжигающими его продубленную кожу и нагревающими ороговевшие чешуйки; ему нравилось спускаться в глубины эрн’нуриса, где изобиловала дичь и можно было позаботиться о пище насущной и наполнить бурдюк; вечером, когда над их головами сияли звезды, ему нравилось, завернувшись в войлочные одеяла и жаря мясо на огне, болтать с Опаг’оором; ему нравилось возбуждение, которое чувствовал, заметив землян и измышляя уловки, чтобы остаться в живых; ему нравилось использовать свои перышки, чтобы исчезать с глаз врагов и шпионить за ними, хотя они того и не подозревали. Арнут’хару нравилась эта жизнь, она была создана для него.

К сожалению, его наслаждение было омрачено чувством вины за удовольствие, которое он получал в столь трагический для своего народа момент, и воспоминанием обо всех погибших друзьях, убитых ордами появившихся из Ночи чудовищ. Но он повторял себе, что не несет ответственности за сложившуюся ситуацию и не должен испытывать стыд за то, что может заниматься тем, к чему всегда себя готовил: войной.

Жизнь в Ук’харе совершенно не подходила ему. Слишком много народа, правил, начальства. Там он был никем. Всего лишь рядовым военачальником среди многих прочих. С тех пор как он со своей семьей и еще четырьмя другими, присоединившимися к ним, пустился в бега, он стал значимой личностью. Для сотни атамидов каравана он явился якорем спасения. Они вручили ему свои жизни, и он делал все, чтобы их не разочаровать. Он оберегал их.

Вот уже десять дней, как он летал от племени к племени в надежде убедить других военачальников. По одному каравану в день – он посетил уже десять. Даже одиннадцать: вчерашнее находилось так близко от соседнего, что он встретился с их вождями одновременно, «убил одним ударом двух зайцев», как выразился в каком-то разговоре один из землян. Ему понравилось выражение.

Однако его гордость была задета, потому что все шло не так хорошо, как он надеялся. На сегодняшний день итог его переговоров был вовсе не блестящим.

Первой реакцией всякий раз было изумление. Никто не мог понять, как атамидский военачальник опустился до союза с человеческими чудовищами. Затем, когда он повторял рассказ Юс’сура-кто-Грезит, наступал черед замешательства и смятения, и все понимали, что виной этого кошмара был атамид из древних времен; потом, при мысли об истреблении, геноциде, подступал страх. И после предложения объединить племена и противостоять варварам все всегда заканчивалось тревожной растерянностью.

Все неизбежно повторялось в каждом племени. Арнут’хару приходилось изыскивать в себе такие неисчерпаемые залежи терпения, о существовании которых он и не подозревал, чтобы всякий раз проговаривать одно и то же, оставаясь убедительным.

Только один вождь сразу же сказал «да». Старый друг Арнут’хара, который знал и Тан’хема тоже. Восемь других проявили бо́льшую сдержанность, но согласились послать своих мудрецов в логово человеческих бунтовщиков, чтобы встретиться с Юс’суром-кто-Грезит и Тан’хемом. Хотя Арнут’хар не сомневался, что их убедят, он все равно был недоволен тем, что не сумел сам склонить к согласию других предводителей воинов. Оставшиеся двое просто отказались его выслушать. В разговоре с одним из них, недалеким и тупым ветераном войны в Иро, Арнут’хар даже впал в гнев. Он знал, что не должен был, но… Ук нах’тар! Я воин, а не дипломат!

Арнут’хар надеялся, что у двоих его заместителей дела обстоят лучше.

Какое счастье, что язе’эры явились на помощь. Если бы пришлось обходить все эти племена пешком, задача стала бы непосильной!

Стоило ему задуматься, и он уже не знал, согласен ли сам с этим противоестественным союзом. Человеческие существа и атамиды, сражающиеся бок о бок! В землянах столько недоступного его пониманию.

Например, странная потребность иногда оставаться в одиночестве или же жить только в двухместных палатках, в то время как любое развитое существо всегда стремится к контакту и близости с другими, окружая себя как можно большей семьей. Однажды он даже слышал, как один из них объяснял, что человеческие семьи в среднем насчитывают всего пять или шесть индивидуумов. Кук! Неужели они так отвратительны друг другу, что избегают себе подобных?

А еще их грубость, которая создает иногда очень неловкие ситуации.

Особенно то, с каким упорством они стремятся участвовать в коллективных трудах каравана! Кто когда-нибудь видел, чтобы гость чистил кад’уиса? Разве атамид может стерпеть, чтобы посторонний оскорблял его, предлагая помощь в установке его семейной палатки? Как только гостю в голову может прийти не знать своего места. Что за бесцеремонность!

Или же их развязная манера принимать объединение сознаний, предлагаемое мудрецами, словно это совершенно обычное дело, словно они имеют на это полное право, а ведь им оказывают великую честь! Редкую милость.

Все в них вызывало у Арнут’хара отвращение. Их внешность, запах, даже их язык! Приторный монотонный речитатив, который бьет по нервам, стоит его услышать. Кук! Вначале все это было так трудно терпеть, что он их избегал.

А потом привык.

Мало-помалу их присутствие стало не таким уж мерзким, их внешность менее отталкивающей, их голоса менее раздражающими. Мало-помалу он понял – не без помощи Тан’хема, надо признать, – что у них совсем другие обычаи и, задевая чувства атамида, действуют они без всякого злого умысла. Это была совершенно новая мысль для Арнут’хара, потому что все атамиды на Акии придерживались одного и того же образа жизни, разделяли одни представления о нравственности. Ему просто никогда не приходило в голову, что бывает и по-другому, что можно жить не так, как живет он. Только мудрецы и Предки обладали этим знанием; ему же пришлось привыкать к новой картине мира.

Мало-помалу он сообразил, что человеческие беглецы старались приспособиться, а не навязаться. Толчком к перемене его взглядов послужил момент, когда он услышал, как тот, кто откликался на имя Альберик, начал изъясняться на языке атамидов. Поразительно! Его ошеломило бы меньше, если бы заговорил кад’уис! Он и представить себе не мог, что такое возможно, и ему не удавалось даже вообразить, каких усилий стоил Альберику подобный подвиг!

Сам он в жизни не подступился бы к отвратительному языку пришельцев. Он бы даже не знал, как взяться за дело. Во всяком случае, из-за постоянного соседства Арнут’хар испытывал все меньшую враждебность к человеческим существам. Возможно даже, он начал их ценить.