Лоис Буджолд - Судьба [сборник litres]

– Я… да… с этим не поспоришь.

– Очевидно, что в таком контексте на гомосексуальные эксперименты между подростками мужского пола смотрели сквозь пальцы. Ну, закона, запрещавшего их, на Барраяре никогда и не было. Просто это не одобрялось обществом. Не знаю, к лучшему или худшему, – ведь в такой ситуации у человека нет и никакой юридической защиты. Но, так или иначе, предполагается, что такие вещи не выставляют напоказ. Я не могу понять, зачем старик Петер устроил брак Эйрела с сестрой Джеса. Его мать была из Форратьеров, вполне возможно, что такой семейный альянс представлялся старому графу идеальным. А может быть, у него был более сложный план и он хотел с помощью брака заставить Джеса отдалиться от Эйрела. К тому времени граф Петер считал молодого Джеса средоточием всех пороков. Не думаю, что старик предвидел тот кровавый кошмар, который в итоге спровоцировал.

– Значит, тайная дуэль все же была? Из-за ее измены?

– Да. Только не одна дуэль, а две. Эйрел мне сам рассказал. И у меня нет оснований сомневаться, что это правда.

Майлз присвистнул:

– О! Так это же противозаконно?..

– Более чем. Но они, похоже, непосредственно спровоцировали то загадочное самоубийство.

– Отец мне однажды сказал… – Майлз колебался, стоит ли говорить, но все-таки продолжил: – Тогда, давно, когда в столице ходили слухи, что я устранил первого мужа Катрионы. Боже, как это меня бесило. Но не суть. Он тогда сказал, что никогда не был до конца уверен, что ее убил не Петер. Пытаясь исправить свою собственную ошибку. Как, должно быть, ужасно подозревать в таком преступлении собственного отца. И ни малейшего шанса узнать это наверняка… Он сказал, что не смог спросить.

– Похоже, неумение разговаривать друг с другом – семейная традиция Форкосиганов.

– Я… вроде как должен был бы спросить это у отца.

– Эхмм… – Корделия откашлялась. – Так или иначе, следующие два или три года после ее смерти у Эйрела и Джеса был роман – очень скандальный, надо сказать. Они открыто демонстрировали свои отношения и частенько устраивали пьяные дебоши. – «Адская парочка – начинающий садист и человек, склонный к саморазрушению. Эй, стоп! Майлзу ни к чему такие подробности». – Не думаю, что твой отец мстил Петеру, но он точно попал под перекрестный огонь. В финальной ссоре – перед расставанием – у Эйрела с Джесом не обошлось без кровопролития. Эйрел смог взять себя в руки и занялся карьерой. Джес продолжил свое падение. Хотя и не в смысле военной карьеры, к сожалению. Впоследствии его карьерный рост… сильно навредил Барраярской армии.

– Это все тебе отец рассказал?

– Отчасти. О чем-то я догадалась сама с помощью других источников. Остается только удивляться, сколько доброжелателей считали своим долгом меня просветить, когда я только приехала на Барраяр, хотя к тому моменту прошло уже двадцать лет. Даже адмирал Джес – минут за двадцать до своей… э-э-э… благополучной кончины. Надо сказать, что результат их неизменно разочаровывал. – «И Джеса сильнее всего…» – Наверно, мне следует внести ясность, уж коли зашла речь о давних романах… Все мои возражения относились к характеру Джеса, а не к его полу.

Майлз пожал плечами, как бы говоря: «Бетанские стандарты, ну еще бы».

– Так это все же клевета, даже если и правда?

– Одни и те же факты… можно преподносить по-разному. Вполне нейтрально или так, чтобы вызвать шумиху, навредить и причинить боль – в зависимости от намерений рассказчика. Хотя мне кажется, этот эпизод ни для кого не был тайной – во всяком случае, для людей того поколения. Поэтому уже никого особо не шокировал.

– Меня он еще как поразил, – нахмурился Майлз. – Про тот тяжелый период отец в общих чертах мне сам рассказал, но только не про Джеса. То есть… я ведь наполовину бетанец, так ведь? На момент разговора я уже не был ребенком. Безусловно, детям такое не рассказывают. Но мне-то было уже тридцать! – Он сморщил нос, демонстрируя все оттенки смятения и беспокойства. – Вместо этого он оставил меня… в заблуждении.

Корделия потерла затылок, в котором потихоньку начиналась тупая боль.

– Это случается, когда два человека столь важны друг для друга. Подумай про такой вариант… Он столь же мучительно переживал, как ты его оцениваешь, – как и тебя всегда волновало, что он о тебе думает.

– Хм-м…

– Давай попробуем по-другому. – Корделия прикусила губу. – Подумай о трех самых глупых и стыдных поступках в твоей жизни.

– Только трех? Сдается мне, их было больше.

– В этом упражнении перевыполнять задание не требуется. Трех достаточно.

– Есть из чего выбирать, но… допустим. – Он откинулся назад, катая трость между ладонями.

– Итак, насколько взрослыми должны быть Зелиг и Симона, чтобы ты мог рассказать им об этом? Десять лет?

– Нет, конечно! Они слишком маленькие для таких моральных кошмаров. – И почти сразу добавил: – И любых других кошмаров, если это будет в моей власти.

– Двадцать?

– Двадцать… возраст растерянности. – Похоже, Майлз уже понимал, куда она клонит. И ему это не очень-то нравилось.

– Тридцать?

– Возможно, – уклонился он от прямого ответа, как и во времена отрочества.

– Сорок?

– Сорок, может, и подойдет, – нехотя согласился он.

– Эйрелу следовало выбрать тридцать девять, по-видимому.

– Э-э… – Едва слышный болезненный выдох.

– А если наоборот? Сколько лет должно быть тебе, чтобы ты мог мне рассказать о своих трех худших поступках?

Теперь Майлз выглядел немного встревоженным.

– Два тебе известны. Третий… на сегодня практически неактуален.

– Я не прошу тебя исповедаться, милый. Просто хочу, чтобы ты приложил усилие и увидел в своем отце человека, а не супермена. Этот пьедестал слишком высок, чтобы с него падать.

– Да. Полагаю, что так. Ха! – Он наклонился вперед и оперся подбородком на трость. – Я знаю. Я и в самом деле знаю. Интересно, а сам я чем довожу своих детей до бешенства?

– Подростковый возраст уже не за горами, так ведь? Скоро ты получишь от них ответы. Или сам догадаешься.

Он вздрогнул. Потом тяжело вздохнул:

– Еще советы будут, о мудрейшая?

– Раз уж ты прямо спросил… – Она пожала плечами: – Боюсь, ничего оригинального. Прощай и прощен будешь, и что бы ни хотел сказать, не откладывай. Ты можешь опоздать.

– Да, знаю. Знаю, каково это, когда уже ничего не можешь исправить. Последний из моих трех худших поступков в жизни… все именно так.

– Как и для многих.

Майлз снова откинулся на спинку кресла и помолчал, размышляя.

– Отец… он всегда казался таким самодостаточным. Таким сильным. Я пропустил его сердечный приступ, потому что лежал в криокамере. Узнал уже потом, когда все стало налаживаться… наверное, я не…