Питер Гамильтон - Спасение

– Есть дело, которым мы бы просили вас заняться лично, – сказала Пой Ли.

– Мы?

– Я и Энсли.

Юрий рефлекторно выпрямился на стуле.

– Понимаю.

– Дело срочное.

Через портальную дверь в отделе безопасности он вышел в общелондонскую сеть, оттуда шагнул прямо во внутреннее кольцо лондонского метрохаба. Дальше по радиусу к хабу Слоун-сквер. Оттуда пешком было недалеко до Кингс-роуд, где хватало серебристо-голубых двухместных ап-такси, чтобы добраться по названному Пой Ли адресу. Элегантное здание в стиле Регентства с несказанно дорогими апартаментами для самых богатых, рядом с маленькой площадью, засаженной высокими платанами. Вокруг площади Юрий насчитал пять охранников в штатском, изображавших обычных прохожих, и задумался, сколько их осталось незамеченными.

Борис сообщил его код входной системе, которая просканировала Юрия. Блестящая черная дверь – на вид деревянная, но лишь на вид, – плавно отворилась. Два охранника в дорогих костюмах стояли в холле. Они жестом пригласили его проходить.

Юрию оставалось только восхищаться старинным лифтом с железными решетчатыми дверями и медной панелькой ручного управления. Он в одиночестве поднялся в лязгающей и стонущей кабине на четвертый этаж.

Пой Ли встретила его на площадке. Она почти не изменилась за столетие, минувшее с начала ее работы на «Связь», только стала какой-то хрупкой. Как будто теломер-терапия выгрызла ее изнутри, оставив от женщины одну скорлупку.

– Спасибо, что пришли, – сказала она, проводя его в пентхаус.

Квартира была отделана в классическом стиле: мраморные полы, высокие потолки, золоченые канделябры, с равным усердием освещающие полотна старых мастеров и модерновое барокко. Мебель неуклонно следовала моде времен Людовика XVI: громоздкие кресла ручной работы выглядели не слишком удобными для сидения.

Энсли Зангари ждал в гостиной. Юрий проникся. Главбогач ста тридцати шести лет от роду явно потратил на генную терапию бюджет государства средних размеров: омолаживающая терапия не сводилась к простому восстановлению теломер, на которое десятилетиями тратил щедрые надбавки сам Юрий. Кто не знал, запросто счел бы старца сорокалетним, разумно питавшимся и не забывающим об упражнениях мужчиной. Даже волосы его вернулись от седины к юношескому каштановому цвету, словно фолликулы соблюдали времена года, а теперь настала весна.

– Юрий, рад вас видеть.

И рукопожатие у него было твердым, подчеркивавшим юношескую бодрость.

– Сэр, Пой сказала, что дело срочное.

– Да, позвольте вам представить. Это Гвендолин.

Энсли кивнул молоденькой девушке, неловко примостившейся на антикварном кресле.

– Приятно познакомиться, – машинально отозвался Юрий. Борис прогнал распознавание лиц, но в базе «Связи» на нее ничего не нашлось. Это не сулило добра. У «Связи» имелись данные на всех сколько-нибудь значительных особ. Юрий велел Борису узнать, кто владелец пентхауса. Ответ: «Фирма, зарегистрированная на Архимеде – космическом поселении за орбитой Юпитера, живущем в основном за счет нулевой налоговой ставки».

– Извините, что причиняю столько хлопот, – заговорила Гвендолин. Голос был высоким и ломким. Юрий перестал ее анализировать и просто взглянул. Хорошенькая, несомненно, и не просто милая, как все подростки. Гвендолин выглядела идеально ухоженной. Стиль небрежный, но ни в коем случае не дешевый. Личный стилист и хорошая выучка создавали впечатление непринужденного девического изящества.

Юрий решил, что лет ей семнадцать или восемнадцать. Личико тонкое, подбородок волевой, и оттого скулы выглядят острыми, хоть стекло режь. Нос-кнопка весь в веснушках, длинные светло-рыжие волосы сияют здоровым блеском, соперничающим с блеском золотых украшений гостиной. И платьице обманчиво-простое: белое и алое полотно, квадратный вырез, а подол кончается намного выше колена. Юрий не сомневался, что это платье не отпечатано на фабрикаторе: оно от лондонского или парижского кутюрье с ценником, от которого слеза пробивает. Настоящее золотое дитя, разбивательница сердец. Ну и кто она: избалованное чадо или опустошающая кошелек любовница?

– Уверен, вы не причините никаких хлопот, – со всей возможной для него искренностью отозвался Юрий.

– Гвендолин – моя внучка, – не скрывая гордости, объяснил Энсли.

Юрий резко насторожился. Чрезвычайно странно, что девушка не попала в сеть безопасности «Связи». У Энсли за поясом насчитывалось девять браков, давших в совокупности тридцать два признанных отпрыска, и большинство их работало в правлении «Связи». Дети в свой черед породили множество внуков и правнуков (образовав внушительную династию, варьировавшую в широком диапазоне: от увлеченных трудоголиков до легкомысленных светских принцесс), и каждого из них охраняли со строгостью, в старину причитавшейся ядерным кодам земных государств.

– Знаю, – с раскаянием продолжал Энсли, – вы не нашли ее досье. Но у нас с ее бабушкой Натаскией был лишь краткий эпизод, и в результате появилась Эветта. Натаския не хотела, чтобы Эветту связывали с корпорацией и остальными членами семьи. Я ее за это не виню: нас, черт побери, не назовешь собранием святых и интровертов, – и я с уважением отнесся к ее пожеланиям. Учредил скромный трастовый фонд, который увеличился с рождением Гвендолин. Все трое избежали внимания СМИ и не вмешивались в политику корпорации, прекрасно обходясь без них. Я свел контакты к минимуму: мне это было больно, но я пережил, и с тех пор все жили счастливо.

– Понимаю, – дипломатично произнес Юрий. – Так что же случилось?

– Горацио Сеймур, – со слезами на глазах ответила Гвендолин.

– Это кто?

– Мой парень. Он пропал.

По ее словам, это был классический летний роман. Первая ее настоящая любовь. Она только что поступила в интернатуру лондонской фирмы, занимавшейся финансовыми программами, – поступила исключительно собственными заслугами, с гордостью вставил Энсли. Горацио, работавший официантом в сетевом кафе «Хазбинз» в Сити, часто бывал в ее офисе. В свои девятнадцать он получил от бристольского университета место на факультете социологии и потому на лето поступил учеником баристы, чтобы иметь деньги на время учебы. Он мечтал работать с обездоленными детьми в городках предместий, помогая тем навести порядок в своей жизни.

Юрий сумел сдержать стон и не закатить глаза. «Это даже не классика, – думал он, – это „Леди Чаттерлей“, переписанная для двадцать второго века. Обеспеченная девица из хорошего общества и скромный бедняк, посвятивший себя достойному делу». Притяжение между ними возникает на атомном уровне. Когда альтэго Гвендолин переслало Борису файл со снимками, Юрий затруднился ответить, кто из детишек миловиднее. Даже для аномальной жары этого лета Горацио слишком часто попадал на снимки без рубашки: играя в футбол с приятелями, на пляже, на траве в парке. Кроме достойного восхищения благородства в выборе карьеры, он был спортивным парнем, а предки с Карибов передали ему красивое мускулистое тело, кожу оттенка темного меда и карие глаза с живой искоркой. Довершали его соблазнительность густые курчавые волосы, которые он отрастил до плеч и держал нарочито растрепанными.