Питер Уоттс - Революция в стоп-кадрах [сборник litres]

Шимп воскресил меня из-за очередного приступа неуверенности, порожденного крошечными, но все нарастающими различиями между тем, где мы находились и где должны были находиться по плану.

Он воскресил меня ради сборки, которой не было, около звезды, чьи расположение и металличность просто кричали об оптимальности, вот только материала с нее едва хватало для заправочной станции, не говоря уж о вратах. Как будто кто-то побывал здесь до нас и собрал все сливки. Мы даже поискали чужие стройки, но ничего не нашли.

Механизм воскресил меня ради сборок, о которых я почти сразу позабыла, поднял из праха по причинам столь мелочным, что сейчас я могу вспомнить только раздражение от привычных славословий Виктора о конце времен и еще большую досаду на рабскую привязанность Шимпа к порогам срабатывания.

Впрочем, обычно я спала, а Шимп все строил свою армию фонов. Спустя столетия я посмотрела повтор.

Ничего подобного я никогда в жизни не видела.

Я привыкла к обычному танцу: жнецы вырывались из подвесных отсеков, рой падальщиков отправлялся вперед на скоростях, при которых любое мясо сдохло бы моментально, и принимался собирать пыль, камни и целые горы, полные драгоценных металлов. Набрав достаточно, жнецы трансформировались, подавали друг другу руки, сливались воедино и превращались в принтеры, плавильни или сборочные линии: получалась целая фабрика в виде фрагментарного облака, растянутого на пятьсот километров. В его сердце сращивалось Кольцо Хокинга; а по краям рождалось еще больше жнецов и пастухов для камней. Иногда им приходилось улетать на пол световых года от стройки, но они возвращались с рудой и сплавами, все ради ускоряющегося роста массы и сложности.

Со временем сборка достигала критической точки и начинала поедать сама себя: жнецы забывали о кометах и принимались за собратьев, пожирая фабрику изнутри, перерабатывая списанные компоненты в кольца или конденсаторы, понадобившиеся в последние минуты. Уцелевшие боты накрепко все сваривали, рядком удалялись в сторону и там отключались, ожидая, когда подлетит «Эриофора» и запустит врата. Может, возносили рудиментарные машинные молитвы, чтобы мы не промахнулись, где-то через пару мегасек вошли в игольное ушко, со свистом пролетев сквозь кольцо со скоростью в шестьдесят тысяч килопарсеков.

Весь процесс шел довольно долго, от ста гигасекунд до десяти тысяч, и первые сто раз производил чертовски большое впечатление, когда наблюдаешь за ним в ускоренной съемке. Но я сейчас рассказывала о строительстве лишь одних врат, парящих на безопасном и безобидном расстоянии от какой-нибудь безопасной и безобидной звезды. На самых больших сборках обычно было задействовано от силы десять тысяч актеров, и всего около сотни тяжеловесов держали двор со свитой из кружащихся жнецов.

А на сборку Немезиды понадобилось полмиллиона. И мы сидели на первых рядах уже со второго акта.

На этот раз все без обмана. Мы не сможем рассчитывать только на роботов, которые сделают всю работу, не сможем, как обычно, с ветерком подлететь и с пинка запустить плоды их трудов. О, фоны, разумеется, заранее отправятся к цели. Они выскребут всю округу в поисках сырья. Только теперь будут есть за девятерых, и каждые врата смогут, если захотят, поцеловать горизонт событий. Потому обычный протокол запуска тут же пошел в корзину. Если бы «Эри» решила пролезть через такое угольное ушко на двадцати процентах световой скорости, то в следующую наносекунду мы бы рухнули прямо в глотку Немезиде.

В общем, план был такой: мы с нуля построим целый выводок черных дыр – чахлых, бросовых, по одной на портал – а вот большую, из сердца «Эри», трогать не станем. Отложим дыру, как микроскопическое яйцо, она пойдет по точной орбите, и по ней зайдет прямо в нужное игольное ушко. Сингулярность пожертвует собой ради запуска врат; а мы в это время будем прятаться за Немезидой. По сравнению с пламенем от аннигиляции ее смертельное излучение будет подобно солнечному свету в весенний денек.

И так придется сделать девять раз.

Когда мы вышли на орбиту, врата еще не были закончены. Их выставленные наружу кишки мерцали в звездном свете; фабберы сновали по покрытым коркой лесам, подобно чудовищным крабам или механическим стервятникам, пирующим на межзвездной жертве катастрофы. Но мы и не спешили. Понадобится почти четыре гигасекунды, чтобы наскрести энергию на один запуск, и еще тридцать пять для завершения всех сборок: почти пять лет, мясо будет ходить по палубе чуть ли не половину этого срока.

Шимп, по идее, мог все сделать и сам, но сборка была большая, важная, и он не хотел рисковать. У мяса и машин есть дополняющие друг друга слабости. У металла рефлексы быстрее и подход деликатнее; зато мы не столь уязвимы для радов и электромагнитных импульсов.

О, конечно, мы – существа ранимые, об этом не забывай. Просто у органической жизни есть своего рода инерция, которая заставляет нас двигаться даже тогда, когда клетки уже пошли в расход. Если какой-нибудь неожиданный выплеск радиации не сожжет нас на месте, то у людей в запасе останутся еще часы или даже дни; а вот металл же заискрит и помрет за секунду. Мы были резервом для резерва, нас разбудили, но тут же отправили на скамью запасных на случай, если какой-нибудь катастрофический сбой пустит на ветер всю машинерию, а мы уцелеем.

Шансы, конечно, были неравные. Но и мы – довольно дешевая страховка.

В теории мы уцелеем, даже если все пойдет прахом; гробы быстренько нас усыпят и подлатают до того, как наши внутренности превратятся в кашу. Конечно, мы пролежим на полке всю оставшуюся сборку, но для ремонта будет куча времени, прежде чем мы снова понадобимся на палубе.

Вот так мы и провели пять лет, припарковавшись в тени левиафана.

Правда, левиафан был маловат: двадцать солнц в одном горизонте длиной всего тысяча двести километров. По космологическим понятиям это даже не пятно.

Но вот руки у него были длинные. И отвратительные.

Приливные градиенты тянулись куда дальше горизонта событий, они могли разорвать нас в любой момент, стоило только подойти слишком близко. А за сценой на рискованном расстоянии от Немезиды шел по своей орбите ее карликовый компаньон: он держался достаточно далеко, чтобы его не проглотили полностью, но все равно в длительной перспективе бедолага был обречен; его атмосфера бесконечной спиралью кружилась в пустоте, кормя ненасытного партнера, который не остановится, пока к херам не высосет пленника досуха.

Кайден назвалу карлика Фафнир. Пришлось смотреть, что это значит.

Все было преодолимо. Можно поставить врата по наклонной орбите, чтобы минимизировать контакт с аккреционным диском. Послать машины прямо в вихрь, выжать оттуда энергию, пока «Эриофора» будет держаться на безопасном расстоянии от скалистого берега гравитации. Решения и обходные пути есть для всего.