Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

Проступившая щетина оттеняла его щеки, подчеркивая лежащую на лице печать усталости. Танкред готов был поспорить, что дознаватель как раз закончил рабочий день, когда его вызвали сюда.

– Я буду вести это дело. Прежде всего должен сказать, что сочувствую вашему горю и выражаю искренние соболезнования.

Сидящий в сторонке с тех пор, как научная полиция приступила к следственным мероприятиям, Льето вместо ответа просто кивнул. При помощи нейронного зонда врач проверил его состояние, чтобы удостовериться в отсутствии угрозы посттравматического шока. Сейчас он казался спокойным и неподвижно сидел, глядя прямо перед собой. Разумеется, Танкред и Энгельберт не оставляли его.

– Сожалею, что беспокою вас в такой момент, – снова заговорил Данон, – но мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Льето повернул голову и посмотрел на него, как если бы только сейчас осознал присутствие дознавателя. А затем кивнул в знак согласия.

– Хорошо. Прежде всего я должен спросить, какие отношения связывали вас с мадемуазель Манси.

– Мы собирались пожениться, – едва слышно ответил Льето.

Дознаватель записывал разговор на служебный мессенджер. В отличие от гражданских аналогов, его файлы принимались как вещественные доказательства в суде.

– Она здесь работала, верно?

– Да, занималась прачечным хозяйством.

– И у вас на вечер здесь было назначено свидание?

– Да.

– Придя, вы обнаружили ее в таком виде?

– Да.

– Вы прикасались к чему-нибудь? Перемещали предметы или тело?

– Нет, ничего.

– Вы ни с кем не встретились, когда шли сюда? Или, может, заметили кого-нибудь, кому здесь быть не положено?

– Нет. Когда я пришел, в прачечных никого не было.

– Заметили ли вы, зайдя в помещение, что-нибудь странное или необычное?

– Вы хотите сказать, кроме трупа моей невесты?

Дознаватель Данон слегка вздрогнул, но, учитывая обстоятельства, очевидно, сказал себе, что поведение Льето простительно. Тот продолжил:

– Нет-нет, я не заметил ничего особенного. Стояла полная тишина, и никакого движения.

– Каковы были ваши первые действия после обнаружения тела?

Словно раздавленный новой волной горя, Льето склонился вперед и схватился руками за голову. Энгельберт положил руку ему на плечо.

– Я позвонил брату, – проговорил наконец Льето.

Дознаватель что-то пометил на маленьком экране мессенджера и продолжил:

– Хорошие ли отношения были у вас с мадемуазель Манси?

Льето поднял голову и уставился на него:

– Я же вам сказал, что мы собирались пожениться.

– Это ничего не значит. Вы могли поссориться…

Глаза Льето сверкнули.

– И я, выходит, убил ее, а потом сжег? Так, что ли?

– Нет-нет, я ничего подобного не имел в виду, – явно ощутив неловкость, запротестовал дознаватель. – Это всего лишь вопрос. Я обязан задавать такого рода… – Он глубоко вздохнул. – Знаете, я полагаю, на сегодняшний вечер достаточно. Не буду больше вам докучать в такой момент.

– И правда, господин дознаватель, – вмешался Энгельберт, – может, продолжим наш разговор завтра? У всех нервы на пределе, и лучше бы нам пойти отдохнуть.

– Вы совершенно правы.

В этот момент к ним подошел один из собиравших улики на месте происшествия сотрудников научной полиции в стерильном костюме:

– Извините, что прерываю, господин дознаватель. Думаю, мы установили причину смерти.

– Слушаю вас.

Полицейский указал на экран своего анализатора, где высветились десятки технических данных:

– Смерть от электротермического ожога.

– Она умерла от удара током?

– Результаты анализов однозначны. Обширный рабдомиолиз тканей, а также тромбоз мелких сосудов и тканевые некрозы являются неоспоримыми признаками смерти от электрического разряда. Крайне мощный выброс энергии. Без сомнения, температура поднялась приблизительно на полторы тысячи градусов.

– Поражение электрическим током, – повторил Данон. – А источник найден?

– Нет, мы продолжим поиски, но…

– Но?

– Тут есть кое-что довольно любопытное. Первые анализы остаточного магнитного поля указывают на напряжение разряда порядка в два или три миллиона вольт.

– И что?

– А то, что это очень большая цифра. Насколько я знаю, такого напряжения на борту «Святого Михаила» не существует. Если только вы не сунете пальцы в выходное устройство термоядерного реактора.

– Вы уверены в своих заключениях?

– Нет, пока не совсем. Теперь следует подвергнуть все данные лабораторному анализу со специальной программой. Возможно, что-то от нас ускользнуло или исказило результаты. В любом случае несчастная погибла от последствий электрического удара. Это абсолютно точно.

– Отлично, спасибо.

Специалист поклонился и отошел к группе своих коллег. Данон обвел помещение безнадежным взглядом:

– И конечно же, в таких местах никогда не устанавливают камер наблюдения…

Дознаватель какое-то время размышлял, потом сделал очередную пометку в своем мессенджере и обратился к Танкреду и Энгельберту:

– Завтра утром ровно в восемь приходите в центральный комиссариат и скажите, что вы ко мне. Что касается вас, Льето Турнэ, ввиду серьезного шока, который вы испытали, будет разумнее поместить вас на эту ночь в госпиталь под наблюдение.

Его слова вывели молодого фламандца из оцепенения. Он встал и во весь свой рост выпрямился перед дознавателем, который как будто уменьшился в размерах.

– И речи быть не может. Я выдержу. Лучше мне остаться со своими.

Сама мысль провести ночь в госпитале, один на один со своей болью, да еще среди чужаков, казалась ему сейчас невыносимой.

Представитель закона на мгновение заколебался, оценивая великана-солдата и его решительный вид, потом пожал плечами и удалился.

Им пришлось задержаться еще на некоторое время, чтобы заполнить документы, после чего они получили разрешение вернуться в казарму. Перед уходом врач дал Льето транквилизатор, чтобы тому было легче заснуть. Льето его сразу проглотил. Через пять минут ноги у него стали слегка заплетаться, а когда они добрались до каюты, он уже спотыкался на каждом шагу. Энгельберт помог ему раздеться и уложил в койку. Он и сам постоянно зевал, но все-таки держал брата за руку, пока не убедился, что тот ушел в долину снов.

Теперь только ровное дыхание спящих нарушало молчание, которое Танкред и Энгельберт хранили уже пять минут. Глядя в пустоту и пытаясь осознать события последних часов, они сидели за столом в центре каюты. Внезапно Энгельберт потянулся так, что хрустнули суставы, и поднялся со стула:

– Больше не могу. Пора и нам по койкам.

Танкред тоже распрямился, но не встал. Его лицо выражало явную озадаченность.