Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

– Святейший отец, ваше слово… непреложно и, без сомнения, является гласом разума… но…

Петр Пустынник запутался и уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Он по-прежнему ощущал на себе пылающий взгляд папы, прожигающий его череп. Внезапно он осознал, что оказался в абсолютно том же положении, что Годфруа Бульонский, пытавшийся противостоять ему час назад. Целую вечность назад.

– …но мы знаем, что почти половина людей уже – хотя бы раз – держали в руках «Метатр…»… такую листовку. Мне кажется, что, если мы начнем их систематически наказывать, это породит больше волнений, чем если бы мы ограничились допросами и вразумлением тех, кого застали с поличным. Безусловно, это всего лишь мое личное мнение, ваше святейшество, а я лишь смиренный священник. Если вы скажете, что следует покарать всех этих солдат, я все исполню без колебаний и с уверенностью, что таково лучшее средство от подобной напасти.

На этот раз его рот лишился последнего следа влаги, и Петр опасался, что, когда ему вновь придется заговорить, слизистая просто склеется. Он предполагал, что в этом вопросе Урбан останется непоколебим, но надеялся, что самому ему ораторские ухищрения позволят избежать папского гнева.

Когда Урбан ответил, его голос вновь стал мелодичным напевом, каким и был обычно:

– Вы правы, Петр.

Священник призвал себе в помощь все свои способности к сосредоточению, чтобы не испустить глубокий вздох облегчения.

– Мои многочисленные обязанности здесь, на Земле, заставили меня упустить из вида те огромные трудности, с которыми вы вынуждены ежедневно сталкиваться на корабле, затерянном в темных пространствах космоса. В данном случае ваше суждение более взвешенно, нежели мое. В этих вопросах я полагаюсь на вашу прозорливость. Поднимите голову, прошу вас.

Духовный лидер крестового похода подчинился. Почувствовал, как хрустнули шейные позвонки, и посмотрел в серо-голубые глаза Урбана, взгляд которых, как и всегда, было трудно выдержать. Верховный понтифик продолжал, четко выговаривая каждое слово, как если бы обращался к ребенку:

– Тем не менее совершенно необходимо выследить этих псов, очерняющих Церковь и безнаказанно бросающих ей вызов. И в этом я также полагаюсь на вас.

В конце фразы он поднял правую руку и уставил узловатый палец на Петра, который мгновенно почувствовал, что обречен добиться полного успеха.

– И каков второй фактор, мешающий вашим усилиям взять ситуацию под контроль, дорогой Петр?

Этот человек был стар, но его ум оставался острым, как свежеотточенный клинок. Он никогда не терял нить рассуждений или разговора.

Петр заколебался. Несмотря на то что сейчас ему представлялся случай поговорить о проблемах с Робертом де Монтгомери, он не рискнул показаться слабым в глазах вождя всех христиан. До сих пор Пустынник пользовался репутацией непреклонного руководителя, не подверженного перепадам настроения. Никто не знал о его внутренних страданиях, о вызванных всепоглощающей гордыней приступах чувства вины. Он быстро прикинул в уме и решил, что сейчас лучше ограничиться своими проблемами с умеренными.

– По правде говоря, это не так уж важно. Я только хотел довести до вашего сведения, что герцог Нижней Лотарингии как будто заинтересовался делом Манси. Для вас, разумеется, не секрет его одержимость абсолютной справедливостью. Так вот, эта навязчивая идея привела его к тому, что он тоже проникся подозрениями в махинациях. Не далее как сегодня, во время Совета крестоносцев, его настойчивость в этом вопросе граничила с неповиновением. Мне пришлось призвать его к порядку.

– Вы призвали к порядку Годфруа Бульонского?

– По необходимости, ваше святейшество.

– И он не заупрямился?

– Теперь он знает свое место.

Петр сказал это не без гордости, однако скептическое выражение на лице Урбана немного охладило его энтузиазм.

– Вы меня поражаете, Петр Пустынник. Но не забывайте, что Годфруа Бульонский – военачальник. Люди такого типа не привыкли «знать свое место», как вы выразились. Не злоупотребляйте ответными мерами с этими сеньорами, иначе они могут устать подчиняться.

– Разумеется, Sanctissime , и тем не менее, поскольку ваше святейшество в своей великой милости сделало меня верховным лидером крестового похода, все мои речи несут на себе отпечаток папской ауры. В сущности, без этого такие воители, как сеньоры-крестоносцы, никогда не стали бы следовать за простым священником.

Внезапно Петр осознал, что слишком увлекся наслаждением риторическими экзерсисами и только что весьма ловко напомнил папе, что тот своими руками связал свою судьбу с ним, Петром. Пустынник считался мастером словесной манипуляции, но тут он забыл, к кому обращается.

Урбана, казалось, не рассердило то, что он услышал. Однако в его случае огонь мог очень долго таиться подо льдом.

– Другие сеньоры высказывали озабоченность делом Манси?

– Гуго де Вермандуа, ваше святейшество. А также Боэмунд Тарентский.

– Понимаю. Таким образом, кланы определились.

– Да, похоже, что политическая необходимость на время перевесила даже территориальные конфликты.

Петр намекал на отвод войск, осуществленный Годфруа Бульонским с целью положить конец своему соперничеству с Боэмундом Тарентским и тем самым приблизить того к лагерю умеренных. Он был рад, что Роберт заранее предупредил его об этой стратегии, что и позволило ему сегодня произвести выгодное впечатление на папу.

Как он ни вертел в голове проблему, рассматривая ее под всеми углами, союз с Робертом де Монтгомери оставался для него суровой необходимостью. Без помощи герцога этот важнейший политический аспект от него полностью ускользнул бы. Но сама зависимость приводила его в бешенство.

Урбан медленно наклонил голову, показывая, что согласен с оценкой, данной лидером крестового похода:

– Мы должны с особым вниманием относиться к любым колебаниям в сферах влияния военной аристократии. Могущество НХИ основывается, в частности, и на ее политической стабильности.

Урбан умолк и повернулся в сторону, как если бы кто-то, стоящий слева, подал ему знак. Он нажал на маленькую кнопку, скрытую в передней части правого подлокотника, и стал что-то отвечать тому, кто находился вне поля зрения Петра. Его губы двигались в тишине, как на экране с отключенным звуком. Очевидно, он не желал, чтобы Петр мог услышать то, что он говорит.

Он беседовал так несколько секунд, потом, казалось, вспомнил, что Петр по-прежнему ждет его. Снова нажал на крошечную кнопку и обратился к священнику, все еще стоящему на коленях:

– Мой дражайший Петр, я должен вас оставить. Неотложные обязательства требуют моего внимания. Незамедлительно предупредите меня, если дело Манси примет неожиданный оборот. Dominus cum tibi [57].