Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

Они пожали друг другу руки, и Альберик шепнул:

– Надеюсь, твой друг скоро поправится.

На «Святом Михаиле» было семь госпиталей. С серьезными травмами направляли в самый крупный из них, «Сентраль-Шарите». Туда, в отделение скорой помощи, несколько часов назад привезли Льето.

Вот уже полчаса Танкред и Энгельберт ждали разрешения повидать Льето. Один из них сидел на неудобном стуле в зале ожидания, другой расхаживал туда-сюда. За все время поездки до госпиталя Энгельберт не разжимал губ, и, конечно же, Танкред воспринимал это как молчаливый укор. Его задевало такое поведение, но мучительное чувство вины мешало это показать.

Наконец пришла медсестра, чтобы проводить их в палату раненого. Они двинулись следом за ней по лабиринту коридоров и операционных, переполненному вечно спешащими медтехниками и слоняющимися между палатами выздоравливающими.

– Палата пятьсот семь Б, пациент Льето Турнэ, – объявила в конце концов медсестра, останавливаясь перед дверью. – У вас пять минут, господа.

Льето лежал на ложементе клеточного восстановления. Он был обнажен, так что все повреждения оказались на виду. Лицо Энгельберта исказилось, когда он осознал, в каком состоянии находится его брат. По всей правой стороне от бедра до подмышки шли глубокие рваные раны, нанесенные деревянными щепами, по краям их наливались фиолетовые кровоподтеки, и без труда угадывались сломанные ребра, на несколько сантиметров впечатанные глубоко внутрь. Вокруг его тела выныривали из густой пены восстановительного ложемента сотни похожих на длинные прозрачные ресницы нанохирургических волокон, чтобы проникнуть непосредственно в плоть, питая ткани запрограммированными на исправление повреждений искусственными микроорганизмами.

Энгельберт сел в кресло, стоящее рядом с кроватью, а Танкред, которому было не по себе, остался стоять по другую сторону.

– Льето, братишка… – ласково позвал Энгельберт. – Как ты себя чувствуешь?

Оглушенный обезболивающими молодой фламандец приоткрыл глаза и пробормотал:

– Классно… никогда не чувствовал себя лучше…

– Ну, братан, узнаю тебя! – воскликнул Энгельберт с вымученным смехом. – Никогда не упустишь случая похорохориться! Нам сказали, что твой организм отлично реагирует на нанохирургию. Через неделю тебя выпишут.

Танкред склонился к Льето и тихонько сказал:

– Друг, мне так жаль, что ты оказался здесь. Все из-за меня. Это же я был на линии удара, и я должен бы лежать на твоем месте.

Энгельберт испепелил его взглядом:

– Сейчас не время говорить об этом!

– Это не был… несчастный случай… – слабым голосом проговорил Льето.

– Забудь, – сказал Энгельберт. – Тебе надо отдохнуть.

Но Льето продолжил:

– …ты должен найти… кто это сделал…

– Да, – ответил Танкред, – но твой брат прав, сейчас ты должен отдыхать и забыть про все остальное.

Раненый не услышал конца фразы. Его глаза закрылись, и он снова погрузился в беспамятство. В палату зашла медсестра.

– Посещение окончено, господа, – объявила она, подталкивая их к выходу. – Этот человек получил серьезную травму, вам и так повезло, что он смог сказать вам хоть несколько слов.

Они вышли, и едва оказались в коридоре, гнев, который Энгельберт сдерживал так долго, выплеснулся наружу.

– Тебе не кажется, что ты и так уже причинил достаточно зла? – рявкнул он на Танкреда.

Слишком удивленный, чтобы оскорбиться, тот ответил:

– Ты не того винишь, Энгельберт. Не я подстроил ту ловушку.

– Брось, ты прекрасно понял, о чем я: все эти неприятности из-за того, что ты вытворяешь!

– Что я вытворяю?

– Вообще… все твое поведение в последние недели! Кое-какие высказывания, и то, что тебя теперь не слишком волнует собственное подразделение, и даже то, с кем ты якшаешься! – не останавливался Энгельберт, будто решил выплеснуть наконец все, что давно уже накопилось. – Не многовато ли получается, а? Как, по-твоему, подействует на людей, если они увидят тебя, например, с типом вроде того, с которым ты недавно беседовал?

– С ним? Только не говори мне, что зазорно общаться с классом Ноль! Я-то думал, что ты шире смотришь на такие вещи.

Он был прав, и это только еще больше распалило Энгельберта. Ему показалось нечестным со стороны Танкреда обвинять его в классовом расизме, хотя дело было в другом.

– Ты прекрасно знаешь, что его статус здесь совершенно ни при чем, речь о его поведении! У вас был вид двух заговорщиков, а это наводит на подозрения!

Танкреду очень хотелось проявить максимум терпения по отношению к Энгельберту, но и тому не стоило перегибать палку.

– Сбавь тон, солдат! Не забывай, что говоришь со своим лейтенантом!

Энгельберт невольно отпрянул. Он не ожидал, что в подобной ситуации Танкред воспользуется своим званием. Потом он заметил, сколько взглядов обращено на них в коридоре.

– Послушай, Энгельберт, – понизив голос, снова заговорил Танкред, – я не знаю, что ты имеешь против того человека, но можешь не рассчитывать, что я перестану с ним общаться только потому, что он тебе не приглянулся. В чем его вина? В том, что он мобилизован по принуждению?

– Конечно нет, – возразил Энгельберт, тоже, в свою очередь, говоря тише. – Но известно, что все недовольные – поголовно бесшипники. И немудрено, что на общение с ними косо смотрят.

– Каждый волен думать что хочет, ведь так? Если этот человек сделал что-нибудь противозаконное, пусть мне об этом скажут, иначе я не вижу, во имя чего должен воздерживаться от встреч с ним.

Говоря это, Танкред прекрасно понимал, что лукавит. Хоть он и не знал подробностей того, чем занимался Альберик, но все же был не настолько наивен, чтобы верить, будто тот ни в чем не преступает рамки закона.

Энгельберт открыл было рот, чтобы ответить, но потом как будто передумал. Когда он заговорил, голос его был холоден как лед:

– А когда тебе все-таки предъявят доказательство, Танкред, обратишь ли ты на него внимание? Уважаешь ли ты еще закон?

Почувствовав весь подспудный смысл вопроса, Танкред на мгновение заколебался.

– Закон… не знаю, – в конце концов признал он. – А вот что касается нравственности, тут я уверен.

Энгельберт покачал головой, как если бы ответ не удивил его:

– Когда человек присваивает себе право решать, подчиняться закону или нет, он уже вне закона.

И, не добавив больше ни слова, двинулся прочь.

Чувствуя спазм в желудке, Танкред смотрел ему в спину, пытаясь понять, как Энгельберт вдруг проникся к нему таким недоверием. По всей видимости, отныне тот рассматривал его как угрозу своему брату. И хотя сам Танкред не думал, что ему есть в чем себя упрекнуть, он вынужден был признать, что ход событий только что подтвердил правоту его оператора-наводчика. Пусть и косвенно, но это он отправил Льето на больничную койку.