Тихон Тверез - Сеть сознаний

У подножия небольшого холма с редкими соснами кавалерия, вооруженная небольшими пиками и саблями, разлетелась в стороны и невысоко на склоне обозначились четыре короткоствольные пушки довольно зловещего вида. Через секунду по бокам пришлись два удара – и тело само повиновалось, в сумасшедшем броске обгоняя других лошадей.

Не устающий себе повторять, что этот мир не реален и Еж Петрович находится в своем кресле, ожидая начала брифинга, виртуал вдруг ощутил радость от дикого галопа и неконтролируемую жажду победы над противником. Казалось, осознание раздвинулось всеми осознающими себя существами в этой прерии, и жажда битвы стала бесконтрольной. Несущийся галопом Еж Петрович ощутил поднимающуюся из глубины существа такую ярость к захватчикам поруганной родной земли, что чуть копытами не расколол планету. В следующий миг ярость, подтолкнутая животным страхом, скачком ушла вверх – уши заложило от несущегося от холма воя и грохота. Хрипя и захлебываясь пеной, голова мотнулась в сторону, и тело пошло туда же, молотя копытами землю.

Позвоночник больше не ощущал властного веса – индейца смело картечью, чудом не зацепившей контрразведчика. Тело продолжало бежать, делая полукруг, и вдруг Еж Петрович увидел еще один переход – перед второй волной несущихся в атаку индейцев пространство окрасилось в какой-то переливчатый красно-бордовый ромб. И сразу контрразведчик почувствовал еще один зов – на этот раз чуть в стороне у обрывающейся вниз к водам реки пыльной прерии. Не желая противиться, чуть прихватив под контроль клокочущую ярость, Еж Петрович поскакал туда.

Там, в ложбинке, выходящей на каменистый берег, стояло несколько десятков островерхих палаток. Горели уже потухающие костры, женщины-индианки спешно разбирали палатки, навьючивали на лошадей скарб, грузили на волокуши. Рядом дети тонкими грозящими криками загоняли в воду табун, переправляя его по мелководью на другую сторону реки. В воздухе ощущалась контролируемая паника и какая-то покорность происходящему.

Проскочив мимо дозорных, ноги сами принесли Ежа Петровича к чуть в стороне горевшему костерку и сидевшей рядом с ним женщине с ребенком на руках. И тут все существо Ежа Петровича замерло, не в силах тронуться с места. Всю тщету происходящего и бессмысленность существования заслонила безразмерная любовь, мягким коконом окутывающая мать с ребенком. На лице женщины покорность судьбе ненужным листиком висела на огромной кроне разрастающегося во все стороны древа мира и спокойствия. Такого понимания и причастности к силе любви Еж Петрович не знал никогда, и появившийся прямо над костерком чуть колеблющийся овал перехода уже не оставлял сомнений в дальнейших действиях.

Вдруг женщина встала и, поудобнее перехватив ребенка, пошла в сторону, смотря неотрывно куда-то вдаль. Казалось, женщина идет медленно, но через несколько секунд ее удаляющаяся фигурка, мелькнув у далеких холмов, исчезла навсегда. Осознав и почувствовав огромную потерю части своего «Я», Еж Петрович понял, что все, что осталось в нем, – это контролируемая ярость и, с другой стороны, вселенское желание создавать и творить добро безвременно и всюду. Еще через секунду сознание, разгоряченное боем и пораженное значимостью потери, само сделало выбор.

Копыта сами понесли к обрыву, и Еж Петрович просто влетел на отрывшийся простор прерии. Вместе с поднимающейся из глубины существа жаждой драки тело ощутило небывалое чувство голода и контрразведчик на бегу косился на редкие растущие стебельки травы. Не зная, как заставить себя есть, Еж Петрович начал было мучиться нерешенностью проблемы, когда решение пришло само. Нужно просто наклонить голову к земле и приоткрыть рот, а оно само оттуда и укусит! Голод Еж Петрович не утолил, но сознание заполнилось нужностью происходящего.

Готовиться к бою, да и воевать, не пришлось. Скорость бега, взметнувшись до неимоверной, метнула сознание в кроваво-бардовый ромб, по пути сбив мощным лошадиным телом закувыркавшуюся вместе с расчетом артиллеристов короткоствольную пушку. И сразу разгоряченное, казалось, прыгающее мячиком сознание окутала напряженно-давящая тишина, поднимающаяся вверх, от дико зачесавшихся ног до самой макушки.

То, что он человек, точнее, коротконогий мальчуган, пинающий теми самыми ногами, обутыми в поношенные сандалии, комки земли, Еж Петрович осознал сразу. И сразу все существо охватил неимоверный стыд и разом разросшаяся до неимоверных размеров непокорность перед другими, заставляющая, скорее, умереть, но не признаться другим в охватившем чувстве. Стыд казался настолько всеобъемлющ и важен, что мальчуган никогда не смог бы ни с кем поделиться подаренным судьбой знанием, просто стоял и пинал комки, стараясь сделать лицо как можно бесстрастным.

Теперь Еж Петрович действительно ощутил испытанное ранее раздвоение личности с лошадиной головой. Вжиться в созданную в пространстве личность виртуалу помогли слышимые где-то, смутно знакомые нотки голосов.

– Извиняйся! Извиняйся, я кому говорю! Мы тут с тобой весь день стоять будем? – высокая девушка в пилотке со странным остроугольным шейным платком строго смотрела на Ежа Петровича. – А ну, Галка, покажи-ка ему, как извиняются.

Девчушка в платьице и сандалетах бодро шагнула вперед и, вметнув руку углом над головой, выстрелила нужное слово.

– Ну, салют делать не надо. И вообще еще посмотрим, как может среди нас находиться такой гордец. А ну говори «извините»!

Чуть подняв голову, Еж Петрович покосился было по-лошадиному в сторону, дернул подбородком и сразу понял происходящее. В стороне от окружившей его детворы стоял малец и, разинув улыбающийся рот, держась за голову двумя руками, всем своим видом старался принять участие в столь увлекательно развивающихся событиях. Рядом валялся привязанный к тонкой веревке обломок красноватой застывшей глины.

– Это ж надо догадаться кирпич на шпагат привязать и над головой со свистом! Карусель у них! Кто, значит, успел, тот присел, – девушка старалась прятать рвущийся наружу смех и просто не могла побороть желание заставить ребенка извиниться перед пострадавшим. Ведь мировые устои рухнут, если я этого не увижу! Стоит, наглец, руки в карманы, еще и комья пинает. – А ну извиняйся, наглец, а то мы тебе все байкот устроим!

Окружавшая мальчугана детвора нехотя покивала, кое-кто уже начал расходится.

Чувство стыда стало рассасываться под влиянием интереса к происходящему, но досмотреть постановку виртуал не успел. Прямо перед глазами на фоне обветшалого, наверное, деревянного строения с портретом какого-то старика на фронтоне возникли сразу два портала-перехода. Один – просто матовая поверхность с изломанными краями на фоне двери в здание. Другой чуть сбоку – знакомый до повседневности образ телепорта в здании контрразведки, которым Ежу Петровичу приходилось пользоваться постоянно. Выбор был ясен с самого начала.