Ольга Чумаченко - Мираж: последняя капля

На вкус и цвет вода как вода, подставила девушка под струю руки, набрала, глотнула прозрачную жидкость. Красота! За утро не попался ей по пути ни один житель, ни местный, ни иной. А всё равно хотелось душе радоваться, чисто по-детски, как радуется ребёнок походу в парк, радовалась она, приветствуя принявший её мир, затаив дыхание, вслушивалась в жизнь, просыпающийся под тёплыми солнечными лучами. Хорошо всё-таки жить!

Она прошла водопад, пробежала по краю, касаясь стремительную в своём движение воду, кончиками своих длинных пальцев. Усмехнулась. Сегодня доверили ей работу в лаборатории, попросил Март собрать со столов грязную стеклянную утварь, помыть в специальной моющей машине и разложить всё по местам. Но не это радовало девушку, а склад, связанный с лабораторией одним тоннелем, длинным каменным тоннелем.

Необычный склад. Огромная пещера внутри конусообразной скалы, обросшей густыми тропическими лесами. В нём не было электричества, ни единого провода, но освещение имелось, естественное, солнечное. Свет проникал из небольшой расщелины на своде и падал в находившееся в самом центре озеро.

Подземное озеро – драгоценность скрытая глубоко от чужого постороннего взгляда. Над озером, имеющий диаметр в пятьдесят метров (она это точно знала), свисал каменный цветок – развороченная каменная глыба. Она будто скручивалась и разрывалась, а отслоившиеся, повисшие и застывшие каменные выступы были похожи на вывернутые лепестки. По глыбе бежала вода. Бежала откуда-то сверху. Попадая на лепестки, вода разлеталась мелкими брызгами, создавая впечатление пелены над поверхностью.

Непонятно было её разумом, низкая температура пещеры или холод подземных вод делал воду в озере такой ледяной, что от одной мысли прикосновения к ней судорогой сводило всё тело. И дна в озере не было видно, несмотря на то, что вода прозрачная, кристально чистая. Буквально, если встать на краю озера, казалось, что если шагнуть вперёд, то провалишься в бездну, чёрную и непроглядную.

Именно в этой пещере, в естественной среде, хранились драгоценные «яйца» зелёных ящеров – будущее потомство, счёт которому велся строго. Храниться они могли много лет, или до востребования родителями, или до указа высшего совета, на пополнение нужной численности населения.

Женщины зелёных енн не вынашивали потомство под сердцем, они приносили несколько своеобразных икринок или можно сказать, яйцо с плотной кожистой плёнкой вместо скорлупы, диаметром по пятнадцать – восемнадцать сантиметров. Потом, в дело шёл инкубатор из лаборатории. Красота! Ни вынашивать им не надо было, ни рожать. Многие даже не утруждали себя таким естественным процессом как воспитание своих детей. Для этого имелись специальные учреждения, из которых родители просто брали детей на прогулку, для приятного времяпрепровождения, чтобы показать их друзьям.

Последний год из пяти, что находилась девушка в Радужном мире, её направляли на работу в лабораторию, в основном, если нет, если работы не было или было мало, указывали ей прибраться и помыть всё в пещере, правда, работать в таком ответственном месте приходилось под пристальным взором одного из зеленокожих. По правилом требовалось, но не всегда, то, что требовалось – прямая обязанность. Стабильные плюс два градуса, пытка для теплолюбивых господ. Если мягко выразиться. И зеленый наблюдатель сбегал с рабочего места, думая, что его отлучки никто не заметит, тем более занятая мытьём стеллажей под самым потолком иная работница.

Как успела заметить добровольно немая девушка, енны не просто холодно относились ко всем, ко всем чужим, холодны они и к своему будущему. Такие высокомерные холодные лягушки. Ящерами, язык не поворачивался назвать.

И с именем для неё великие господа не обеспокоились, звали её иная Тишер, и со временем к ней приклеилось имя Инна Тишер.

Порхающей бабочкой пробежалась девушка по лаборатории, собрав стеклотару. Великих работников из местных мелких каст еннов ещё не было на рабочем месте. Приходили они вовремя: минута в минуту. Никто не мешался, кроме дежурившего в лаборатории одного единственного специалиста, на всякий пожарный случай, следивший за показаниями приборов. А приборов… тьма тьмущая.

Посуда мылась около трёх часов, Инна ждала у огромной моющей машины завершения процесса. Ждала, потупив глазки в пол, как раз начали подходить работники, двое енн мужского пола встали за её спиной и стали обсуждать её выпуклые прелести. Мужчины?! Хмыкнула себе под нос Инна. Худые, тонкокостные, едва дотягивающиеся макушкой ей до подбородка. Не стесняясь, они разглядывали соблазнительную особу. Конечно, у их плоских подружек прелестей вообще не имелось. Большинство мужчин внешностью и физиологией от женщин не отличались. Обсуждать там, видимо, действительно, было нечего. Недовольно фыркнула внутри своего сознания Инна.

В траурнице оказалась живая девушка лет двадцати. Несмотря на многочисленные шрамы, высокая, стройная, красивая. Странным оказалось то, что некоторые шрамы на её теле темно-зеленые, почти чёрные. Все несоответствия в крови определили как долгое нахождение в ядовитом цветке. И всё…

Первые месяцы её держали в полусознательном состоянии. Первый этап восстановления прошёл успешно. Шрамы и раны на ней затянулись. Хозяева решили удалить только один шрам с её лица, чтобы он не портил эстетичный вид их мира. И то, решили удалить, после того, как она начала работать. Не забыв записать, сколько это им стоило. Сколько стоило всё её лечение.

Несмотря на то, что девушка не разговаривала. Работала она неплохо. Ну и вела себя сносно, если никто её не задевал. Может, это результат пережитого? Может! Инна не позволяла прикасаться к себе никому, кроме Марта. И слышала она, только его одного. Для остальных она глухонемая стена. И всё может потому, что с того цветка в долине её вытаскивали его руки. Он единственный наблюдал за её состоянием, за лечением, изменениями. Только на его появление она реагировала.

Когда девушка лежала в палате интенсивной терапии, где её обследовал врач, как раз зашёл Март. Холод и высокомерие, с которым обсуждали состояние больной пациентки, её не беспокоило. Март посмотрел девушке глаза, которая внимательно наблюдала за ним. Преодолевая боль, девушка улыбнулась енну. Она почувствовала, что-то родное…

– Ты понимаешь меня? – неожиданно спросил, обратившись к больной мраморный енн, подтверждая, что она знает великий язык господ.

Ответила ему обезображенная находка, кивком головы, как бы поздоровавшись: «да».

– Ты можешь говорить? – спросил он.

Повернув голову сначала влево, потом вправо последовал отрицательный ответ. «Нет!»