Иван Яцук - Посвящение в мужчины

– Хочу иметь собственное гнездо, я – не калека, не инвалид, впереди еще большая жизнь, и у сына должен быть свой дом.

Через три года отпраздновали новоселье, правда, Антон исхудал, стал горбиться, открылась язва:то ли казахстанское наследство, то ли приобретение застройщика. Но душой хозяин был спокоен. Дом– небольшой, как все тогда строили, но зато земли нарезали восемь соток в черте города, хоть и на окраине. Бойчук устроился на заводе стеклотары по основной своей специальности– трактористом. Возил из цеха на склад поддоны со стеклобанкой, марблитом (это такая стеклянная отделочная плитка), а когда надо было, то и прицеп с мусором его трактор таскал, и много других хозяйственных, нужных дел совершил тракторист Бойчук, прежде чем отправиться на заслуженный отдых. Много похвальных слов он выслушал на прощанье и от начальства, и от своих товарищей по труду.

А в свободное время Антон Васильевич хозяйничал по дому. Это легко сказать– отпраздновали новоселье. А сколько еще пришлось приложить рук для нормального обустройства?! И забор надежный поставить, и летнюю кухню, чтоб жене поудобнее было, и веранду, и сад заложить с толком. И все не за один день, и все с оглядкой на заработанные средства. Долго копейки лишней в доме не было, несмотря на то, что и Галя опять работала ткачихой на хлопчато– бумажном комбинате, откуда она и поехала в Казахстан. Все Антон делал сам, своим горбом, экономил каждый рубль.

А Федя тем временем подрастал. Отец любил его безмерно; любил, когда сын вертелся у колен, расспрашивал о том о сем, просил показать, как и что делается. Как ни занят был Антон, а все же терпеливо показывал, как держать фуганок, как строгать доску, как обрезать яблоню и многое другое, что умел сам. Но видно не в коня корм. Не всегда Федя крутился возле отца, а только тогда, когда можно было чем-то полакомиься, когда что-то созрело.

– Папкпа, папка, смотри,– радостно кричал сынишка, глядя счастливыми глазами вверх,– абрикоска уже поспела, сбей ее мне!

Отец откладывал самую неотложную работу, брал длинную палку и долго высматривал, где же она – эта спелая абрикоска.

– Да вот же она, вот,– кричал красный от нетерпеливого желания Федя, тыкая коротким, толстым пальцем куда-то в густую листву. После долгого поиска отец все же находил заветную абрикоску, удивляясь про себя, какую же это надо иметь остроту зрения, чтобы приметить на самом верху дерева среди сплетения листьев и веток один зардевшийся бочок абрикоса.

А в остальное время хозяйственные заботы отца мало волновали Федю. Как ни пытался показать Антон сыну прелесть расцветающей сирени, или как из грубого, шершавого бревна выходит гладенькая, пахнущая лесом доска, а затем, например, удобный табурет или тумбочка; или как иногда смешно кролик уплетает свою траву, или как успокоительно и чудесно журчит вода по искусно сделанным желобам и каналам, и как благотворно она влияет на рост всего живого– ничто подобное Федю не интересовало.

Больше всего Феде нравилось дразнить соседских мальчишек и девчонок. Время тогда было трудное. Семья у соседей большая и без рано умершего от фронтовых ранений отца. Федя намажет кусок хлеба толстым слоем масла или меда, выйдет на улицу и ест, с удовольствием наблюдая, как дети судорожно глотают слюну. Уже и лупила Галина Федоровна своего сына и уговаривала и стыдила– ничего не помогало. Сама она частенько подкармливала детей Ефросиньи: то по яблочку даст, то несколько гроздьев винограда для них сорвет, то булочкой угостит. Но все-таки главная забота– о Феденьке. Ему ни в чем отказа не было.

Став парнем, Федя Бойчук бросил свои детские проказы. Ему было достаточно, что он был сыт, одет лучше своих сверстников, его дом всегда ухожен и наряден в отличие от соседей. Учился Федя спустя рукава, к делу какому– нибудь пристрастия не имел, потому, уйдя в армию, Бойчук там и остался, сперва сверхсрочником, потом после ускоренных курсов получил офицеркое звание. Правда, в письмах стал жаловаться, что его не понимают, что начальство его трудов не замечает, придирается по пустякам. А пследние два года и совсем замолчал.

И вот, слава богу, долгожданная весточка. Им, старикам, совсем не нужны никакие подарки. Важнее знать, что есть на свете их сын, что с ним в все порядке, что он их помнит. Может, внучата приедут– это было бы совсем хорошо. Тогда и жизнь приобретет новый смысл.

Утро ранней южной осени выдалось такое благостное, такое прозрачное, такое благоуханное, полное мягкого света и воздуха, небесного простора и сини, что хотелось подольше побыть наедине с этой красотой, с этим умиротворенным садом с открывшимися далями, подставить лиц нежнейшему теплу убывающего солнца и жить, жить, радуясь чудесному существованию на этом белом свете.

Еще ни свет ни заря, а хозяин уже в саду, в огороде. Земле надо давать больше, чем от нее берешь– таков извечный закон сохранения и приращения богатства земли, закон истинного земледельца. Все последние годы Антон Васильевич больше вкладывал, чем получал. Зато земля у него жирная, как сало, и мягкая, податливая, как пух, и плодородная, как нигде окрест: палку кинь– и та зацветет. Праздные люди иногда удивляются: откуда, мол, такая плодовитость? Пересмешник мог бы сказать– от верблюда, а серьезный человек только одобрительно покивает головой и восхитится, сколько надо положить труда и пота, чтобы добиться такого чуда.

Сперва Антон Васильевич полил все, что требовало полива: и второй засев картофеля, и петрушку, и помидоры. И отдельно– астры, хризантемы, георгины, которые сейчас в самой силе и красоте. Их Антон Васильевич растит «для души». Все это надо полить до полного восхода солнца.

Потом он срезал тяжелые, холодные, словно скульптурные, гроздья « Молдовы», нежной « Лидии», душистого « дамского пальчика». Что-то пойдет на стол, остальное Галина Федоровна снесет на базар и долго с таким товаром стоять не будет. Затем Антон Васильевич косил траву для кур и нескольких уток, выкопал несколько лунок под будущие саженцы, спилил усохшую черешню и стал выкапывать весь толстый жилистый ее корень.

Поднял голову, когда дала себя знать поясница. И опять огляделся, опять удивился красоте земной. Солнце стояло высоко и роскошно, а в голубых складках неба еще стыдливо пряталась луна, бледная и едва видимая. Иногда она была похожа на голову медузы, плавающей в лазурном, спокойном море где-нибудь в Железном Порту или возле Скадовска. Антон Васильевич вспомнил, как величаво стояла та луна вчерашней ночью, как царственно струила свой серебряный свет на все сущее и опять подумал: « да, всему свое время и место. Вот и он с Галей когда-то «горели», а теперь приходится уповать хотя бы на весточку от сына– единственное утешение». Эта весточка грела его все утро. Что бы он ни делал– всегда думал, что главная радость еще впереди. «Еще немного покопаюсь и тогда уж совсем пойду»,– сказал сам себе Антон Васильевич, но увлекся и проработал до самого полудня. « Попадет мне сейчас от жены»,– думал он, направляясь к дому, радуясь даже этой возможной нахлобучке.