Иван Яцук - Посвящение в мужчины

– Ну что, перекусим– и айда?–спросил Бойчук с нарочитой деловитостью.

– Я только-только закончила убирать в доме и хотела тебя уже кликать,– несколько виновато ответила Галина Федоровна, сама ожидвшая недовольства со стороны мужа.– Давно хотела сделать генеральную уборку, да сил все не хватало. Но сегодня такой день…летаю, как на крыльях.

Однако, сентябрь, он и в Херсоне сентябрь.Откуда ни возьмись, ветер сделался сырым и холодным, по небу пошли угрюмые, косматые тучи, загромыхало, и обрушился сильный дождь– почти летний ливень.

А старики совсем уже собрались.

– Может, не пойдем сегодня?– неуверенно, полувопросительно сказал Антон Васильевич, глядя в окно.

– Что ты?!– прикрикнула на него жена. В ее голосе не было и тени сомнения.–Сейчас и пойдем, зонтик вот только найду.– Ишь, чего выдумал,– она передразнила мужа,–« не пойдем». А вдруг там продукты? И почта закроется, например, на переучет. Они на это мастера. И что тогда сын скажет: « я старался– старался, а они не соизволили даже вовремя получить». Вот что он скажет. Нет, собирайся, дедушка, и потихонечку потопаем. Дождик совсем летний, не сахарные, небось.

Зря жена так его отчитала. Он спросил для блезира, ради нее же. А сам…сам он готов пойти и в бурю, и в мороз, хоть на край света, чтоб только потрогать вещи, к которым прикасались руки его сына, почувствовать их тепло.

Бойчуки бесстрашно двинулись в дорогу, хотя ливень часто и густо лупил их по плечам и больным коленям, которые стали бояться холода и воды. Зонтик оказался маленьким, летним, одного человека и то он мог прикрыть с трудом. Когда они наклоняли зонтик вперед, вода текла им на спину, и порывистый, злой ветер закручивал струи дождя прямо под зонт. Когда же старики пытались прикрыть свои ревматические спины, дождь хлестал по коленям, по тем коленям, что и без того ныли по любому поводу. В другой раз старики поостереглись бы, чтобы хворь не одолела совсем, но сегодня был не тот случай, когда надо считаться с собой.

– Нужный дождик,–утешал жену Антон Васильевич.– озимые сеять в самый раз!

Ему хотелось, чтобы сегодня все знаки были благоприятными, даже небесные. Ну и поддержать жену, само собой.

–Ты смотри, куда ступаешь,– в ответ ворчала Галина Федоровна.– Уже все брюки мокрые. Туфли хоть не промокают?

–Пока сухие,– слегка приврал Бойчук, чтоб она не беспокоилась по пустякам.

Так они дошли до почты. Торжественного выхода, конечно, не получилось, как они планировали тайно. Никто их не спрашивал, куда и зачем они идут, чтобы муж с женой могли степенно ответить, что идут получить посылку от сына; никто не хвалил Федю за сыновью заботу; не было перед кем по– стариковски погордиться. Но ведь это и не главное. Главное, что у них сегодня маленький семейный праздник– только у них и ни у кого другого.

– Да-да, есть такая посылка,– улыбаясь, подтвердила пожилая работница почты, сознавая, что для стариков, видимо, это очень важно, раз выбрались в такую непогоду.– И пахучая такая– прелесть!

– Это от сына,– многозначительно сказала Галина Федоровна, принимая небольшой деревянный ящичек, источающий аромат.

– Хороший у вас сын, заботливый,– согласилась работница и с одобрением закивала головой, думая, наверно, о чем-то своем.

Посылка, действительно, благоухала, но старики долго не могли распознать этот запах. Наконец, уже на полдороге Галина Федоровна догадалась, что это апельсины. У Бойчуков к зиме запасалось много всяких фруктов и во всяком виде. Потому они и не покупали ничего иностранного. Да и дорогая это штука– апельсины, не по карману пенсионерам. Потому долго и не могли определить этот запах. Но все-таки хоть изредка, но эти « иностранцы» бывали у них в доме. Поэтому Антон Васильевич знал, апельсины все же не имеют такого густого, благоухающего запаха. Видно, это был какой-то особый сорт, редкий и дорогостоящий.

– Ну что, мать, сегодня побалуемся апельсинчиками?– с некоторым вожделением сказал Антон Васильевич, уже не обращая внимания ни на дождь, который теперь лишь назойливо моросил, ни на лужи, ни на мокрые ноги. Посылка оправдывала все тяготы.

–Ты бы враз все и съел,– резонно заметила жена, тоже посветлевшая от радости.– Переберем, что похуже– съедим, а остальное отложим. Говорят, апельсины хорошо хранятся. Тебе лекарство сделаем, апельсины хорошо помогают при застуженных, как у тебя, почках, я в календаре читала.

– Ты у меня умница,– добродушно согласился Бойчук.– Притащимся– опять винца выпьем, я что-то продрог. Как бы не заболеть– еще столько работы в саду.

– Не каркай,– коротко отреагировала Галина Федоровна.– Сегодня ты не заболеешь– по себе чувствую.

Вот наконец и дом. Подустали все –таки старики. Сын не поскупился: тяжелехонька оказалась посылка. Да и не столько тяжелая, сколько неудобная какая-то: спереди нести– мала, под мышкой – широкая, кожа трется о срез ящика; на плече– оно начинает ныть и рука затекает. Так всю дорогу и несли попеременно разными ухватами.

Однако, донесли. Антон Васильевич бережно положил посылку на стол, завершив свой труд завершающим движением фокусника или официанта дорогого ресторана.

– Груз доставлен точно по адресу!– озорничая, провозгласил он голосом конферансье.

Они не стали сразу открывать посылку, а неторопливо разделись, облачились в удобную домашнюю одежду, согрелись, отдохнули и уже затем приступили к церемонии открытия сыновьего дара.

Антон Васильевич взял инструмент, походил вокруг стола, примериваясь, как сделать лучше и стал осторожно поддевать фанерную крышку. Густой апельсиновый дух поплыл по комнате. Но изощренный нос садовода различил и другой запашок– гнили и плесени.

– Подпортились немного,– вслух сказал Антон Васильевич, сожалея, что придется, наверно, выбросить несколько драгоценных плодов.

– Открывай уже, не томи душу,– поторопила Галина Федоровна.– Вечно ты со своими опасениями лезешь. Что с ними станется за три-четыре дня, прямым поездом доставлено.

Муж ничего не ответил и продолжал возиться с проволокой, которой плотно был окантован ящик.

– Так и надо,– одобрительно говорил он сам себе,– ящик может упасть с полки, а так надежнее, вернее, родителям все-таки…

Наконец, крышка открыта. Оранжевое вырвалось наружу, ударило в больные старческие глаза, осветило жилище загадочным чужедальним блеском. Старики так сгорбили спины, так вытянули лица, так устремили взгляды, словно разыгрывали какую –то шуточную сценку перед мноочисленной аудиторией.

Сверху лежала апельсиновая кожура. Много, много кожуры, толстой, мясистой.Именно эта пористая, губчатая, цвета холодного заходящего солнца масса источала дурманящий запах спелых апельсинов– целые апельсины так не пахнут. Галина Федоровна мягко отстранила мужа и запустила руки в это виртуальное пламя, заполнявшее весь ящик. Добрые, натруженные руки матери искали нечто основательное, твердое, округлое, а сквозь пальцы шуршали только корки, обрывки, обрезки, очистки кем-то съеденных плодов; обрывки несбывшихся надежд,черствые корки ночных утомительных бдений и переживаний, обрезки ожидавшегося счастья, плоские очистки труда, тяжкого, повседневного, черного труда и неисчислимых забот, заплесневевшие кусочки приближающегося конца. Все это прошелестело, прошуршало сквозь пальцы Галины Федоровны и замерло.