Иван Яцук - Посвящение в мужчины

– Одна кожура. Чтож это в самом –то деле?– из ее глаз готовы были брызнуть слезы.

Муж недоуменно повертел ящик: может, это не их посылка? Нет, все правильно: БойчукуА.В. И обратный адрес: г. Калиннград, Бойчук Ф. А.

– Здесь ничего больше нет,– потерянно сказала Галина Федоровна дрожащими, побелевшими губами.

– Да здесь еще и письмецо есть!– обрадованно воскликнул Антон Васильевич, надеясь хоть как-то утешить упавшую духом жену.

Оказывается, к нижней стороне крышки прилип небольшой листок, исписанный мелким, торопливым почерком: « здрастуйте маи старички. Извените, что долго не писал. Особо ничем хвастаца. Из армии пришлось уйти, хотя до пенсии оставалось нимного. Очинь жалка, но эти абармоты миня всетаки достали. Сичас устроился на овощной базе кладовщиком. Хазяин торгует апельсинами, мандаринами, лимонами и другими фрухтами. О них вы дажи не имеете понятия. Платит харашо. И едим эти цытрусовые, сколько влезит. Уже дажи надоели. Корки мы складывали в ящик.Теперь он полный, некуда дивать. Ала хотела уже выбрасывать, но я догадался, давай говорю, чтоб саседи не видели, что мы едим сплавим потихоничку моим или твоим старикам. Алыны отказались. Так что зимой пейте чай, это очинь палезно. Жена говорит, что можно дажи сделать цукаты или варенье. Если получица многа, можите выслать нам.Мои шалапаи все сьидят. Извените если что отойдет, некогда перибирать. Пака все. Летом я хачу прислать вам дитей. Напишите есть у вас деньги им на абратную дарогу. Очинь накладна в две стороны. Цылую.Федя».

Сперва письмо прочитала Галина Федоровна, потом молча передала мужу. Антон Васильевия, несколько торопясь, с непривычной для него подвижностью водрузил очки и забегал глазами по строчкам. Закончив читать, поднял голову и некоторое время просто молчал, держа листок в опущенной руке.

– М-да-а,–наконец произнес он.– Видите ли, догадался…– и посмотрел на жену, сидящую неподвижно на диване, мудрым, всепонимающим взглядом, приглашая ее к разговору.

Но Галина Федоровна не захотела понимать этот взгляд, не желая развивать тягостную тему.

–А все-таки радость– внуки приедут,– сказала она, словно уговаривая и подбадривая себя.– Давай, дедушка, будем готовиться. Я сейчас быстренько все это переберу. Неровен час, соседи нагрянут– объясняйся потом. Может, и цукаты эти самые получатся.– Галина Федоровна тяжело, натруженно поднялась и подошла к столу.

Сверху корки были свежие, сочные, яркие, а дальше пошли все суше, темней, а на дне лежали и вовсе кричневые, с пятнами плесени, иссушенные до трухи. От посылки осталась небольшая горка. Ее Галина Федоровна оставила на столе. Остальное смела опять в ящик и вынесла в сад, где Антон Васильевич вырыл специальную яму для перегноя.

Ночью, лежа с открытыми глазами, Галина вдруг , как будто ни с того ни с сего сказала:

– Ты говоришь, что я тебя переживу,– она сделала долгую паузу,– а я не хочу ни одного дня прожить после тебя. Ни одного. Мне вю жизнь радостно было…И боязно, что мы могли не встретиться. Мы хорошо прожили свой срок.

– Ну что ты, Галя, затеяла этот разговор,– ласкаво возразил муж, которого тоже не брал сон. –Нам и семидесяти еще нет. Ты же сама говорила: смотри, мол, дядька Андрей помер около девяноста лет, бабе Нине тоже около этого, а еще при уме. Нам жить и жить еще!

– Одни мы с тобой, Антон, на белом свете,– с горестной убежденностью продолжала Галина.–Одни-одинешеньки. Думалось, что на старость лет сын у нас есть. Нет, одни мы с тобой, Антон, одни! Не подмога нам сын, не подмога.

Антон Васильевич услышал, как впервые за много лет, жена плачет. Он не стал ее утешать. « Пусть поплачет,– подумал старик, тоже растроганный,– пусть поплачет– легче будет».

Роскошным октябрьским утром 1998 года по улице большого украинского города шла девочка. Лет шести– семи, не больше. За плечами у нее висел ранец, на голове бант; платьице на ней хотя и не новое, конечно, но его очень хорошо пригнали по фигурке, ушили, подрубили, и оно выглядело совсем, как новое. Сразу видно – мамина дочка.

Походка у нее хоть и не торопливая, но уверенная: девочка знала, куда идет. Неторопливая оттого, что отличное настроение, и утро чудесное, и впереди еще– вся необъятная жизнь со всеми ее чудесами и радостями. Взять сегодняшнее утро. Такого трудно и придумать. Ну как не быть счастливой в такое утро, не радоваться жизни, не зыркать глазищами во все стороны; как можно не любить все это, всех людей на свете, и кошек, и собак, и разноцветный кленовый лист, и все, все, все?

Разве можно торопиться в такое волшебное утро, это просто неприлично по отношению к такой сказочной красе. Оля, так звали девочку, решила, например, со всеми здороваться. А что в этом плохого? Вот идет навстречу хлопотливая тетенька, ничего за своими грустными мыслями хорошего не видит, а она, Оля, ей: «Здравствуйте!». И тетенька расцветает, широко улыбается и отвечает: «Здравствуй, здравствуй, девочка». И дальше идет в совсем другом настроении. Или мужчина какой–нибудь серьезный– пресерьезный. Мчится, не разбирая дороги, взгляд поверх голов или, наоборот, землю изучает. А она ему озорно: «Здравствуйте!». И дяденька удивленно приостанавливается: откуда, мол, она его знает? Глаза его теплеют, он тоже начинает улыбаться. А Оля его совсем не знает, просто ей хочется, чтоб всем в это красивое утро было хорошо и радостно, и чтоб все улыбались.

Жизнь совсем была бы преотличная, если бы кишки марш не играли. Мама сегодня на завтрак дала ей маленький– премаленький бутербродик с маслом и сыром. И чай почти не сладкий. Ну что это для ее растущего организма? Почти и совсем ничего. Наверно, все уже переварилось внутри. Все вкусное у нее очень быстро переваривается. Не успеешь глазом моргнуть– а оно уже переварилось и просит добавки.И как только мама обходится без завтрака?! До обеда – ой– ей –ей сколько ждать и ждать.

Нет, надо думать о чем–то другом. О куклах, например. Скажешь Даше и Варе: «Дети, на ужин будет манная каша, приготовьте салфетки, чтобы не запачкаться. И без всяких « не хочу». И не совать ногами, понятно? Я по лицу вижу, что Даше конфет хочется или шоколадки. Нет, у меня с этим строго. Я ей говорю: « Ты, Даша, непонимаешь, что мне надо и хлеба купить, и колбаски тебе на бутерброды, и картошка уже закончилась, что бабушка принесла. И сахар неизвестно куда исчезает– не запасешься. А ты со своими конфетами мне сердце рвешь".

Кстати, надо бы стихотворение повторить. Учила, учила, а оно, противное, твердо не запоминается. понимаеучительное какое–то стихотворение. Надо бы подучить, а то мысли или о конфетах, или о булочке, что в ранце лежит. Прямо спасу нет. Неужто она, как Даша какая–то.