Татьяна Енина - Ничто Приближается

Оля вспомнила расстроенное лицо девушки с подозрительным именем «Маша», как она бегала, суетилась, какие у нее были глаза. Как-то уж очень похожа она была на человека… Ну просто не отличить!

Нет, в самом деле, то что Олю вылечил секретный аппарат, придуманной в какой-то из военных лабораторий, больше похоже на правду…

Очень много людей — особенно детей — мечтают о том, чтобы с ними хоть раз в жизни произошло что-нибудь невероятное, чудесное.

Вот произошло. И что?

Что изменилось?

Да ничего!

И не расскажешь никому…. Потому что обещала… Да и не поверит никто.

В соседней комнате гулко забили часы. Оля по привычке сосчитала удары, хотя и так знала, что уже одиннадцать. Она вздохнула, повернулась к столу и начала собирать в рюкзак учебники. Если оставить это неприятное мероприятие на завтра, точно в школу опоздаешь, да еще забудешь что-нибудь важное наверняка.

Оля еще раз проверила, все ли собрала на завтра.

Почистила зубы.

Одела ночную рубашку.

Расстелила постель.

И снова подошла к окну.

«Вот оно!» — воскликнула она мысленно, хотя точно не знала, что такое, это самое ОНО.

Уже гораздо выше линии горизонта и — как ей показалось — БЛИЖЕ к Земле на небе пыхали синие и алые всполохи.

Оля смотрела на них, разинув рот, потом закричала:

— Бабушка! Иди скорее сюда!.. Ну бабушка же!

Бабушка явно не спешила, но к тому моменту, как она подошла, вспышки еще продолжались.

— Смотри, бабушка, что это?! — воскликнула Оля, подтаскивая старушку к окну.

Бабушка сняла очки, посмотрела в нужную сторону и, конечно, тоже увидела странные вспышки… Но вот реакция на них у бабушки оказалась совсем неадекватной!

— Оля! Половина двенадцатого! Ты завтра в школу собираешься идти?

Девочка захлебнулась от возмущения.

— Ты разве не видишь?!

— Что я должна видеть? Иллюминацию?

— Ба! Это в тучах иллюминация отражается, а небо же ясное! И потом, разве ты не видишь, как это далеко?!

— Оля… Не морочь мне голову. Если учительница будет жаловаться на тебя, я позвоню родителям, так и знай.

Она шлепнула девочку по мягкому месту и задвинула шторы.

— Ну-ка марш в постель!

Оля послушно улеглась, но как только бабушка ушла, она подкралась к окну и выглянула на улицу. Стоять босыми ногами на полу было холодно, к тому же из щелей в рамах поддувало весьма существенно, несмотря на то, что окна были заклеены, но девочка решила вовсе не ложиться спать этой ночью. Или по крайней мере лечь только тогда, когда сполохи погаснут.

Никакая это не иллюминация! Это же невооруженным глазом заметно!

Это… Это… Кажется, что-то страшное…

Оля нашла под ночной рубашкой крестик и крепко сжала его во вспотевшей ладошке.

Как же это?…

«Отче наш, иже еси на небесех… Да святиться имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли…»

Оля не хотела вспоминать — сейчас-то совсем ни к чему — но почему-то вспоминались сами собой холодный туман, расстилающийся перед глазами и бесконечная тьма, прячущаяся за ним.

Смерть — это тьма и пустота, а вовсе не свет в конце тоннеля.

Оля опустилась на корточки и заплакала.

От того, что синих сполохов на небе стало больше, чем красных, оттого, что эти сполохи все приближались и приближались…

Ингрид ван Хааген проводила в обсерватории вторую ночь подряд. Что делать, если каникулы и большинство студентов разъехались кто куда, оказавшись отнюдь не фанатиками науки как отец или, к примеру, Эрик Вейсмар. Ингрид сама не была фанатиком, да и разбиралась в сложных астрономических приборах не особенно хорошо, справедливо полагая, что толку от ее дежурств нет никакого, но отца она уверила в обратном, поклялась не смыкать глаз всю ночь, не отрываться от телескопа, одновременно внимательно следить за приборами и если что — звонить в любой час ночи.

Если что?

Если вдруг на связь в Ингрид выйдут инопланетяне?

Ингрид спрыгнула с вертящегося стула и отправилась делать кофе. Хотя она и выспалась днем, все равно не спать ночь напролет было невыносимо тягостно. Вот если бы рядом были друзья и грохотала бы музыка и пиво лилось бы рекой — вот тогда совсем другое дело, а так… Скучно до невозможности, и все тело ломит и голова как будто ватная и подташнивает слегка и хочется то ли лечь и закрыть глаза, то ли подняться на крышу, выйти на свежий воздух.

Читать не хотелось, слушать музыку тоже — а больше всего не хотелось смотреть в дурацкий телескоп на дурацкие звезды, одинаковые изо дня в день.

Внезапный телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

— Да… Да, папа… Третий час ночи, ну почему ты не спишь?.. Доктор сказал, тебе вредно… Ничего нового, абсолютно ничего…

Ингрид очень любила и уважала своего отца, более того, она гордилась им, и готова была защищать с пеной у рта, каждый раз, когда слышала от кого-нибудь на кафедре или просто в студенческой среде сомнения по поводу его теорий.

Ингрид плохо понимала теории отца, но была уверена в их гениальности на все сто процентов и доказать ей противное не смог бы никто, даже если бы очень захотел.

Но порою — особенно такой вот, ночною, когда настроение паршивое и болит голова, Ингрид думала, что ее отец просто сумасшедший! Ведь болен серьезно, почти не поднимается с постели, сгорает от высоченной температуры и вот пожалуйста, в самый глухой ночной час, не спит, тянется к телефону, чтобы убедиться, что Ингрид все еще на боевом посту.

Да на посту она, на посту! Куда же ей еще деваться?..

Ингрид налила в чашечку кофе, поднялась к телескопу и осторожно забралась в неудобное жесткое кресло, (с которого однажды, когда была еще маленькой упала и очень больно ударилась), сделала из чашечки маленький глоток, примостила ее на стеклянном столике и взглянула в окуляр.

Должно быть, исключительно некомпетентность юной Ингрид, которая забыла снять установленные днем солнечные фильтры, спасла ей глаза. Спасибо Эрику Вейсмару, который дежурил днем, наблюдал за очередным пятном, не так давно возникшем на солнце, и не озаботился подготовить телескоп к ночному режиму работы, должно быть полагая, что только полный идиот не догадается, что если звезды тускло-желтые, а не белые, это как-то странно.

Необычайно яркая вспышка случилась как раз в тот момент, когда Ингрид — которой было все равно какого цвета звезды, взглянула в окуляр телескопа.

Девушка вскрикнула от неожиданности, отшатнулась и упала-таки с кресла.

Она сидела на полу, закрывая ладонями пульсирующие болью глаза и с ужасом думала о том, что, должно быть, ослепла.

Ингрид не могла бы сказать, сколько просидела она на полу, тихонько подвывая от страха и не смея отнять ладони от лица. Потом — когда боль немного отступила — она решилась сделать это. И даже отважилась открыть глаза, чтобы проверить, наконец, насколько все плохо и попытаться-таки добраться до телефона.