Галина Полынская - Чужая звезда Бетельгейзе

Апрель с особой тщательностью подобрал одежду. Он практически ничего не знал о Земле, но мог предположить, что мироустройство на обитаемых планетах схожее. Тем более, он считал себя и себе подобных порождением Земли, так что больших сложностей не предвиделось. Он не собирался прямо сразу совершать переход, для начала надо было посмотреть, куда вывел коридор, что там такое…

Надев легкие черные брюки, туфли, сшитые по собственному заказу, он отбросил в сторону рубаху, сразу взяв идеально скроенную по его фигуре куртку из плотной материи с глухим, под горло воротником. Подойдя к зеркалу, он долго смотрел на свой смуглый торс, под гладкой, безволосой кожей жили стальные мышцы, закаленные долгими тренировками. Даже если с размаху, что есть силы ударить кулаком ему в солнечное сплетение, эффект получится равносильным удару в стену – кулак пострадает, а сплетение нет.

Надевая куртку, он с удовольствием ощущал прохладные прикосновения материи к голому телу. Затем снял с волос зажим, тщательно расчесал и снова собрал в хвост длинные до плеч иссиня черные волосы с седыми нитками. Прищурив глаза цвета подкрашенного зеленой краской льда, он улыбнулся, как долгожданное лакомство, предвкушая встречу с планетой Земля.

– Грэм, – Кара подлетела ближе, – Грэм, ты меня слышишь?

Уже долгое время он стоял на коленях перед телом Захарии и не двигался, казалось даже – не дышал.

– Грэм, больше всего на свете я сейчас сожалею о том, что не умею плакать, и значит, никак не могу облегчить свою боль, а ты умеешь. Плачь, Грэм, плачь, пожалуйста.

– Я не могу его оживить, Кара, – он поднял на неё тяжелый взгляд почерневших страшных глаз, – я могу разрушить и убить, а создать и оживить не могу, вот что значит быть демоном, да? Это оно и есть?

– Я не знаю… – слабым эхом ответила она.

– Он был моим единственным другом, он умер, а я не могу даже достойно похоронить его.

– Почему ты никогда не говорил ему, что он – твой друг?

– Разве это не было очевидно без слов?

Кара лишь вздохнула в ответ. Грэм встал на ноги, снял с Захарии мечи, перебросил их крепления через плечо, и поднял тело, попутно отряхивая с него мокрый багровый снег.

– Что ты делаешь?

– Я не могу взять и зарыть его тут в сугроб, не могу, понимаешь?

– Понимаю.

Тяжело ступая, Грэм пошел дальше, следом полетела Кара.

С волнением первооткрывателя Апрель вошел в центральный коридор, вибрирующее напряжение силовых потоков ощущалось довольно сильно, в обычных коридорах такого не встречалось. Потоки рассержено гудели, при каждом движении Апреля. Приблизившись к искрящейся дымке, он помедлил мгновение и шагнул вперед.

Ландшафт заметно менялся. Встречались сугробы выше человеческого роста. Иногда попадались самые настоящие пещеры, образованные стволами, ветками и коркой плотного обледенелого снега. Вскоре они вышли, как показалось на первый взгляд, к необыкновенному стеклянному городу в россыпях ярких голубых огней. Лишь присмотревшись, Грэм понял, что гладкие крыши домов, причудливые переплетения балок, столбы и колонны не рукотворны, это сплошной лед, намерзший так по прихоти природы. Грэм замедлил шаг, когда вошел в этот пустой, никому не принадлежащий город. Время от времени какая-нибудь ледяная трубка отламывалась, из нее хлестала вода и тут же застывала причудливой горкой или гладким стеклом. Увидев просторную пещеру, внутри которой лед намерз так, что стал похож на полупрозрачное ложе, Грэм решил оставить тело друга в ней. Он вошел внутрь, а Кара осталась мерцать снаружи при входе. Уложив Захарию на спину, Грэм убрал с его лба упавшие волосы, соединил на груди края разорванной одежды, и присел рядом на гладкий ледяной край. Глядя на плотно сомкнутые веки, опущенные темные ресницы, Грэм прошептал:

– Прости, что не сумел тебя защитить, не смог предотвратить непоправимое. Надеюсь, высшие существа со звезды Бетельгейзе встретили тебя с теплом и радостью. Будь счастлив среди них, друг мой.

Перед Апрелем возникла стеклянная преграда, и он понял, что это чье-то зеркало там , на Земле. Прозрачная непробиваемая стена стояла между ним и его целью, но Апрель был уверен, что и эту последнюю преграду он преодолеет, а пока что стал рассматривать интерьер нового мира. Судя по всему, если мир не был сумеречным, то в нем царила ночь. В не зашторенное окно бил яркий, чистый свет круглого белоснежного светила, благодаря этому свету комната была видна со всеми деталями. У окна полированный стол, на нем ваза с цветами, их пышные сиреневые и белые грозди наверняка приятно пахли. Узкая кровать, странный прямоугольный ящик у стены, большая коробка с одной мутной стеклянной стенкой на тумбе в углу. С потолка свисало нечто странное и некрасивое, Апрель решил, что это какой-то осветительный прибор, или символическое изображение светила, на вроде того, что весит у них в Сенате. Обитателей видно не было, дом пустовал, он Апрель надеялся, что кто-нибудь рано или поздно вернется, ведь без помощи землянина ему не преодолеть последней преграды.

Грэм услышал только короткое «Ах»! Он вскочил, оборачиваясь. Лопнул большой ледяной пузырь, и поток воды хлынул прямиком на Кару. Она вмиг исчезла из видимости. В три прыжка он выскочил из пещеры, Кары нигде не было. Опустив взгляд, он увидел ее под прозрачной коркой льда. Живой огонь погас, лицо Кары напоминало сильно обгоревшую деревянную маску. Изо всех сил Грэм принялся бить по льду кулаком, пошли трещины и вскоре он смог извлечь то, что осталось от Кары. «Маска» крошилась и ломалась от любого движения. Он отнес черные остатки в пещеру и положил на грудь Захарии. Затем забрал его мечи, вышел и стал рубить ледяные колонны, подпиравшие своды пещеры. Когда они подломились и пещера обрушилась, погребая под собой тело и черную маску, Грэм долго стоял и смотрел на беспорядочную груду льда, завалившую вход.

Титрус резко проснулся. То ли сон неприятный толкнул в бок острым кулаком, то ли шум какой, успевший стихнуть – он не разобрал. Титрус поднялся и сел, отбрасывая теплое покрывало. Сердце колотилось нервно, рвано. Шлепая босыми ногами по полу и путаясь в широких длинных полах рубашки, он подошел к окну. Искусное плетение решетки, не позволявшей бестолковым птицам залетать в Дом, сейчас показалось изломанным и мрачным. Сердце сжимали холодные тиски, дышалось с трудом, будто в спальне закончился воздух. «Как там Грэм? – с щемящей тоскою подумал он, глядя сквозь решетку на чернющее небо. – Если тяжело ему или плохо, если в беду попал или грусть одолела, пусть частица моей души и любви выручит и успокоит. Возвращайся домой, мальчик…»