Андрей Ливадный - Зона отчуждения

Разум не успевал за ритмом миллисекунд, которыми измерялись отрезки боя, и Нечаев смог сделать только одно — до ломоты в пальцах сжать сенсоры огня обоих перезарядившихся орудий.

Точного прицела не было, — его взгляд метался по двум исполинским наступающим на него фигурам, и оттого очереди орудий легли веером, вспахав песчаный пляж серией разрывов. Ни один из них не попал точно в противника, но тонны выброшенного вверх песка и ударная волна от взрывов заставили пошатнуться серв-машины, — они на миг потеряли стабилизацию, и это подарило Вадиму несколько выигранных секунд, необходимых для перезарядки орудий.

Он ощущал, как с гулкой вибрацией работают механизмы боевых эскалаторов, в горячке боя ему казалось, что все происходит слишком медленно. Вот на боковом экране мутно блеснул выброшенный автоматом перезарядки пустой лоток, левое орудие выдало наконец сигнал готовности, а правое, в район которого угодил снаряд, все еще скрежетало механизмами.

Огонь!..

Злобный, четко различимый на слух лай автоматической пушки левого борта прозвучал для него как музыка, отдачей чуть повело торс, но тут же сработали компенсаторы стрельбы, возвращая рубку в исходное положение. Все эти ощущения были ему внове, они ошеломляли полнотой слияния нервной системы с механизмами машины, но прошел миг, и все болезненно изменилось, — восторг опять сменился режущей болью…

Вторая серв-машина, маячившая чуть позади первой, в которую Вадим только что всадил прицельную очередь, не пострадала, — наоборот, ее пилот оказался в выгодном положении, — неопытность Нечаева подарила ему возможность спокойно прицелиться и дать залп из двух автоматических пушек.

Две очереди угодили в разные точки — одна хлестнула по скату лобовой брони, а вторая — по возвышающейся над водой платформе сервоприводов.

Машина Нечаева устояла, — ее ступоходы глубоко погрузились в песок, обеспечивая дополнительную устойчивость, но это уже не имело значения, — поворотную платформу заклинило, правое орудие, так и не закончившее перезарядку, оторвало вместе с креплениями пилона, броню с лобового ската срезало, будто ножом, и по внутреннему бронестеклу рубки, представлявшему собой вытянутую полусферу, с хрустом пробежала змеистая трещина.

Вадим сидел в кресле пилот-ложемента, ощущая себя так, будто ему только что сломали руку и влепили булыжником в лоб, но эти стрессовые ощущения носили мгновенный характер, — конструкторы машины, проектируя цепи обратной связи, стремились лишь обозначить места попаданий, а не выводить пилота из строя постоянными изматывающими болями… Поэтому мгновение спустя шок прошел, и Нечаев слабо зашевелился в кресле, пытаясь навести рукой и взглядом уцелевшее левое орудие, чтобы сделать хоть что-то перед лицом неминуемой гибели.

Ближе всего находился «Фалангер», уже получивший повреждения от предыдущих выстрелов Вадима. Он стоял метрах в двадцати, у самой кромки воды; часть его бронепластин, сорванная снарядами, валялась вокруг уродливыми кусками, обнажившиеся механизмы натужно работали, — пилот стремился развернуть свою машину, чтобы подставить под вероятный выстрел неповрежденную часть, но не успел. Сколь ни велик был соблазн отомстить, последняя очередь Нечаева хлестнула по более доступной цели, ломая ничем не защищенные механизмы покалеченного «Фалангера».

На пляже у кромки воды вспыхнул еще один чадный костер, но смотреть на него не было времени, — Вадим лишь краем глаза машинально отметил попадание, отчаянно пытаясь сдвинуть с места свою машину, но «Фалангер» более не подчинялся ему — ступоходы застыли, парализованные критическими разрушениями главного привода поворотной платформы…

Оставалось одно — катапультироваться, как сделал это на его глазах пилот поверженной Сайковым серв-машины.

Взгляд Вадима метнулся по пульту управления, нашел бросающийся в глаза рычаг с надписью «катапультирование», и правая рука, освободившись от перчатки, рванула его вверх, по направлению указующей стрелки.

Что-то заскрежетало над головой, с хрустящим звоном посыпались осколки расколотого бронестекла, но сегменты брони, образующие свод рубки управления, все же раскрылись, с глухим плеском обрушившись в воду. Вадим сжался, ожидая жесткого удара аварийно-спасательной катапульты, но механизм под пилот-ложементом не сработал. Вместо взрыва пиропатрона, который должен был выбросить его в небеса, Нечаев увидел вспыхнувшую на аварийном табло надпись:

«Критические повреждения. Катапультирование невозможно».

Он медленно поднял глаза, одновременно вдыхая кисловатый от дыма воздух, и увидел прямо перед собой в каком-то десятке метров зловещий контур серв-машины.

Он сидел в кресле под открытым небом, уже не защищенный плитами брони и внутренним бронестеклом, а два жерла автоматических орудий «Фалангера» были нацелены, как показалось, прямо ему в лоб.

Вспышка.

Вадим в последнюю секунду успел подумать: «Вот она смерть, из объятий которой уже не вырвет никто…» но ослепительный, режущий глаз росчерк был совершенно непохож на стробоскопические сполохи от работы орудий… и он, уже заглянувший в глаза неизбежной гибели, вдруг осознал, что броня изготовившейся к залпу серв-машины вдруг вспухла малиновым пузырем и лопнула, падая в воду шипящими брызгами расплавленного металла.

С небес на изуродованный пляж рушилась звуковая волна, и Нечаев, резко повернув голову, увидел, как сверху на вражеские машины пикируют, озаряясь вспышками очередей, два шаттла с эмблемами военно-космических сил Кьюига на бортах и коротких скошенных крыльях…

«Дорохов…» — пришла облегченная, полная пьянящей радости мысль, и взгляд назад, на изгибающийся над проливом мост, доказал справедливость этого предположения: над ажурными арками опор возвышался аграрный робот с планеты Дабог, тот самый, который прибыл на Кьюиг вместе с беженцами, на борту прорвавшейся из кольца блокады «Иглы»…

Его лазерные установки, аналог которых так и не сумели создать конструкторы Земного Альянса, били по серв-машинам врага, посылая в них слепящие росчерки когерентного света, а на ограниченном участке побережья, вслед за вспахавшими песок очередями, уже рвались сброшенные штурмовиками бомбы…

Вадим с трудом вытащил правую руку из сенсорной перчатки и негнущимися, онемевшими пальцами начал расстегивать страховочные ремни, не позволявшие ему встать, потом откинул пилотажный полушлем, и прохладный ветер пахнул в лицо, неся свежесть предзакатной прохлады.

Клонился к вечеру этот невыносимо долгий день…

Всю ночь над изуродованным пляжем сияли прожектора.