Александр Рыбошлыков - Вокруг Гекубы

– О любви читай, искоренитель, – напомнила Ида.

– Так ты опять за свое? – Ида захлебнулась негодованием и угрожающе подняла ввысь руку, чуть пожелтевшую от разлития желчи. – В карцер его!

донеслось из коридора.

– Подумать только! – пожаловалась Ида Клэр. – Кажется, одержали полную победу, а вместо нее – сплошные огорчения. Модест, вы опять забылись. Приведите пленных к покорности. Я жду… Боже, какая мигрень!.. – С этими словами разбойница сжала виски ладонями и удалилась.

– Вздернуть всех на рею, и будут покорны, – проявил недовольство Модест. – А то, называется, взяли богатую добычу! Где, в таком случае, дукаты?

– Цукаты! – заорал вишневый лингвист.

– Молчи, Дон Карлос! – покровительственно сказал белогвардеец.

– Цукаты! Цукаты!

Пленники рассмеялись.

– Не вижу оснований для смеха, – изрек фон Брюгель. – Это страшные слова, и вы поседели бы от ужаса, узнай их истинный смысл. Дон Карлос заслуженный пират, он сидел на плече у Малыша Винченцо в тот день, когда его мафиози громили кондитерскую фабрику в Бердичеве. Я тогда был вольноопределяющимся. О, мы славненько позабавились! Одной ромовой пропитки было выпито двенадцать сотен бочонков. Юнкер Рубанов-Орловский утонул в грушевом сиропе. Цукаты россыпью валялись на земле. Там-то Дон Карлос и выучился этим мрачным словам.

Воспоминания погромщика прервал приход Каркаса – высокого худого пирата с бледным испитым лицом и лысой головой, которую больше не прикрывал бирюзовый берет, погибший в зеве кулеврины. Острый кадык переламывал Каркасову шею, мосластые руки далеко торчали из рукавов камзола, казавшегося на непомерно длинной фигуре головореза кургузой курточкой. Над головой Каркаса весело порхали две желтые капустницы.

– Клетка готова! – прохрипел Каркас, глядя на начальство голодными глазами и облизывая толстым языком сухие, серые, как прошлогоднее сено, губы.

Космонаторы удивленно переглянулись. На «Конан Дойле» не было клеток.

Каркас, Папа-Драки и Песя Вагончик подхватили кадку с несчастным Ангамом Жиа-хп и поволокли ее к выходу. Дуэнец не сопротивлялся, лишь неодобрительно шелестел при виде столь неприкрытого самоуправства. Фон Брюгель, взяв под руку последнего из своих помощников – толстяка в чалме и шароварах, вооруженного очень кривым ятаганом, направился следом за ними. Толстяк, которого звали Сююр-Тук Эфенди и который, судя по исходившим от него ароматам, служил на шхуне коком, доверительно пригнувшись к уху барона, спрашивал:

– Скажите, господин, те цукаты, о которых вы нам поведали, вываривались в сиропе с корицей или просто были засахарены?

Навстречу уходившим вылетело пяток пестрых крапивниц, пара махаонов и редкостная бабочка «мертвая голова».

«Все ясно, – отметил про себя Крыжовский, – бродяги взломали вольер с киномотыльками и хотят поместить туда Ангама Жиа-хп. Теперь мы знаем, где он, осталось только наладить с ним связь».

Капитан огляделся. Рубка опустела, лишь пол-Педро бессильно свисало со стены, потеряв сознание, а скорее всего, просто крепко заснув.

– Так что же произошло? – Нарушил тишину и субординацию Стойко Бруч. – Ваша версия, капитан?

– Не готова, – ответил из желтого гамака неподвижный командир.

– Ваша? – ответа ждали из гамака лилового.

– Не готова, – не по-женски кратко ответили оттуда. – Надо бы спросить Ангама, но у нас нет связи. Я не знаю, куда его унесли.

– Ангам в киновольере, – сказал желтый гамак. – Стойко, поручаю вам сделать детекторный приемник из подручных средств.

Стойко нехотя произнес код, выпал из гамака и принялся собирать шишки, желуди и сыроежки, необходимые для дела. Дин Крыжовский печально смотрел мимо него, туда, где в округлом юго-западном углу блистал бывало утренней росой Ангам Жиа-хп.

– Кажется, кончил, – доложил Стойко. – Но звук никудышный, половина сыроежек зачервивевшие.

Он повернул верньер настройки, и из рупора гриба-великана, заглушая гомон радиопомех и хрупанье грызущих схему червей, донеслось:

– Ангамчик! – закричала Лира. – Мы тебя слышим!

– А я слышу вас, – неожиданно отозвался со стены Педро, – и будьте уверены, обо всех ваших злонамеренных кознях я немедленно доложу Иде Клэр!

Мгновенная ярость захлестнула Дина Крыжовского, но тренированный сотнями психологических тестов мозг справился с нагрузкой. Звездоходчик лишь побагровел и медленно перевел тяжелый взгляд на экран, туда, где за приплясывающими от скверной радости ногами ябеды Педро гордо вздымалась фигура удильщика.

«Бери пример с меня, – словно взывала она, – учись терпению и настойчивости. Не поддавайся жалким страстям, и долгожданная добыча когда-нибудь забьется на твоем крючке по ту сторону бесконечности».

Крыжовский утер кулаком увлажнившиеся глаза, кряхтя, выбрался из модного Лириного гамака и, остановившись перед Педро, сказал:

– Друг мой, вам очень удобно здесь висеть?

– Ась? – не понял преступник.

– Я говорю, что вы навеки зачислены в списки хозяйственного инвентаря звездохода. Вам не выбраться отсюда, если, конечно, я вас не выпущу.

– Что вы хотите? – задыхаясь, спросил Педро.

– Вы должны принять нашу сторону, – жестко продиктовал капитан. – Ваши донесения буду составлять я. И тогда через неделю…

– Согласен! – закричал Педро.

Неприветливое пасмурное утро не торопясь вставало над Гекубой. Тусклый свет сочился по каплям и не мог разогнать остатков ночной мглы.

Пленные космопроходцы висели в гамаках, из которых якобы не умели выбраться. Рассветная тишина нарушалась только радиопомехами, которые угрюмо генерировал томящийся в заключении Ангам Жиа-хп.

Но вот хлопнула дверь, послышались легкие шаги, и на пороге появилась выспавшаяся, свежая и благоухающая Лириными духами Клэр. Она скользнула взглядом по спящей Лире, дружески улыбнулась Стойко, пододвинула к стене кресло, чтобы вконец изнемогший Педро упокоил наконец усталую голову, и с отсутствующим видом присела рядом.