Филипп Палмер - Ничейный космос

Мы с Герой в первых рядах, готовимся выйти в открытый космос. Снаружи видим картину столь величественную, что у меня замирает сердце. Корабли пылают, повсюду тела убитых людей и доппельгангсров. Глаза слепит пролетевшее мимо солнце, но вот оно разворачивается и начинает второй заход на врага.

Но черному заднику космоса расплываются ярко-красные и желтые огни. Мы соколами пикируем на роботов. Они мощны, но их операторы не умеют биться в открытом космосе. Мы же тренировались двадцать лет, каждый день, и полет на ранце для нас так же естественен, как ходьба или плач.

Внимание распыляется; на телеметрию на забрале шлема, на голоса в шлемофоне, на экран, который меняет изображения битвы по моему приказу. Но сердце мое — с Герой. Вот она бросилась сразу на десятерых доппельгангеров и шныряет меж ними, словно дельфин-убийца среди акул.

А они-то думали, что побьют нас в открытом космосе! Где им! Их реальная мощь — это пушки, корабли да ресурсы. Во всем остальном их боевые навыки яйца выеденного не стоят.

— Аллия, влево! — кричит Гера. Делаю петлю и с разворота палю в доппельгангеров, зашедших мне в тыл. Завершаю маневр и вижу…

…Как два робота синхронными выстрелами попадают Гере в ноги и в голову.

На мгновение у меня перестает биться сердце.

Но я беру себя в руки и уже сама полосую роботов, режу их лазером на куски.

Как на автомате продолжаю бой. Не верится, что я еще жива. Но ракетный ранец несет меня дальше, лазер стреляет, а роботы взрываются от моих попаданий. Война идет своим ходом. Война продолжается. Продолжается.

И вот она завершилась. Я выжила. Приказываю компьютеру выдать статистику на забральный экран. Я запрограммировала его так, чтобы он мигал каждый раз, как гибнет кто-то из моих детей. У меня их сорок три. Сорок два — приемные, из них двадцать одна девочка.

Медленно и очень внимательно я считаю… Сорок три. Это без Геры. Ее оплакиваю первой — целую минуту. И каждую секунду этой минуты я скорблю по Гере всем сердцем; каждый миг я будто слышу удар похоронного колокола.

Потом, когда боль утихает, я скорблю по своим сорока трем детям — по пять секунд о каждом.

Джек.

Гермиона.

Силвер.

Гариет.

Хилари.

Роджер.

Ластр.

Джи.

Аякс.

Балдур.

Мистерия.

Джейн, Шеена, Мэджик, Лиф, Фенкс, Эдна, Шэрион, Джайн, Шива, Персефона, Гарт, Уилл, Диана, Аполлон, Кэтрин, Йон, Летиция, Лео, Дон, Сансет, Рафаэль, Зайна, Космос, Роб-младший, Ашанти, Амур, Тэра, Гелиос, Дженни, Розана.

И Роберта.

Двести пятнадцать секунд скорби проходят, я отключаю подачу кислорода в скафандре и снимаю шлем. Полной грудью вдыхаю пустоту космоса.

Аллия умирает. Умерла и моя возлюбленная Гера — ее разорвало на куски. Меня охватывает гнев — погибли сразу два одаренных бойца; но выбор Аллии я уважаю. Сам я, Грендель, главарь пиратов, поклялся умереть в бою.

Взрывом ракеты мне оторвало ногу, но скафандр подлатал сам себя и залечил мне рану. Я — летающий одноногий зверь, разящий врага. Все сражаюсь, сражаюсь, сражаюсь… вокруг летают части тел роботов и людей. Шарики крови подобны красным кометам в пустоте космоса.

Мы бьемся на таких скоростях, что напоминаем молекулы в какой-нибудь темной жидкости.

Сверкают вспышки лазеров, ударные волны швыряют нас туда и сюда, но битва не прекращается ни на секунду. Мы лавируем, подныриваем, увертываемся. Я убил уже много РД, и каждый сбитый робот для меня — ценная победа. Шлемофон молчит, только одинокий барабан задает ритм: ДУМ дум-дум-дум-дум, ДУМ дум-дум-дум-дум. Я слышу его и только так сохраняю спокойствие. Мечусь, будто молния, запертая в сосуде.

Бой продолжается.

А потом я вдруг понимаю, что умер. Но тогда… где я?

Я на мостике. Со мной Гарри — он рычит и воет от гнева, и Джейми — он будто аватара божества хакеров.

Я составлял наброски к плану этой битвы и сейчас у себя на экране вижу, как разворачивается действие. Все ловушки расставлены, будто в детективе, и поджидают врага, словно резкий поворот сюжета. Однако мы больше полагаемся на воинов, тех, кто бьется снаружи. Они, словно осы, готовые поставить на колени и сожрать целого слона.

— Брэндон? — зовет капитан. На долгие три секунды у меня перестает биться сердце. Я судорожно вздыхаю, чтобы легкие вновь заработали.

— Аллия мертва, — говорю я, и капитан смотрит на меня пустым взглядом.

3-зззакон моего рода глас-сссит, что в войны вмешиватьс-ссся нельз-зззя. Мы пацифис-сссты, чуждые битвам. Наша природа не приемлет агресс-сссии, мы просто не можем с-сссражатьс-ссся — никогда и ни за что!

Но вот я вижу, как Флэнагана окружают дес-сссять з-зззвез-ззздолетов Корпорации, и мой друг их, похоже, не з-зззамечает.

Тогда я оборачиваюс-сссь с-сссверхновой, и эта з-зззвез-зззда с-ссстрелой нес-сссетс-ссся на врага, пронз-зззая его. Как с-ссславно!

— Черт возьми, что это было? — спрашиваю я.

Джейми сверяется с показаниями компьютера. Путь нам преграждают остатки вражеских кораблей.

— Я не уверен, кэп, но это похоже на спонтанное возгорание.

Корабли Корпорации, окружившие нас, буквально плавятся на ровном месте. И я, кажется, знаю, в чем дело, и бормочу себе под нос:

— Спасибо, Алби.

Я иду навестить Лену. Она спит у себя в каюте. Нежно целую ее в щеку.

— О, это ты, — спросонья бормочет Лена и распахивает глаза. — Все кончено?

— Да.

— Мы проиграли?

— Мы победили.

— А сколько наших выжило?

— Очень немного. Корабля три уцелело, самих пиратов — где-то сотня. Плюс наш корабль и мы.

Лицо Лены приобретает пепельный оттенок. Не думал, что она так за нас переживает.

— Сотня выживших, — повторяет Лена, — из одиннадцати миллионов? И это ты называешь победой?

— Но ведь мы убили всех врагов.

— Прости, что уснула.

— Ты сделала все, что от тебя требовалось.

— Тогда, пожалуй, вздремну еще чуток.

Лена снова ложится на кровать и через пару секунд вырубается. Везет ей. Мне бы так — уйти в сон, спрятаться от чувства вины.

Но этому не бывать.

Победа. С-сссудно Флэнагана и штурмовая бригада из-ззз трех кораблей идут на Корнблат.

Я не с-ссспешу вс-ссслед з-ззза ними. Мне нельз-зззя было учас-ссствовать в битве. Мой народ не воюет, не принимает ничьих с-сссторон, но Флэнаган нравитс-ссся мне, я считаю его с-сссвоим другом. Он многому меня научил.

Люди такие с-ссстранные и в то же время бес-сссконечно вос-ссхитительные и раз-зззумные. Они похожи на з-зззверей с-ссс бритвами вмес-сссто пальцев, которыми они с-сссами с-сссебе вырез-зззают глаз-ззза.

С-сссамое с-ссстранное в людях то, что они не умеют делитьс-ссся — раз-зззмножаютс-ссся медленно и болез-зззненно. Не могут выражать мыс-сссли без-ззз пос-сссредстс-ссствас-сссимволов. Ещеонис-сссоз-ззздаютинс-ссструменты, хотите верьте, хотите — нет.